– Ничего. Просто спросил. Вопрос такой. Которому ответа не требуется.
– Риторический, что ли?
– Он самый.
Серафим поцарапал ногтем стену. Старая краска не отдиралась и вообще никак на прикосновение не реагировала. А чего ей реагировать? Она же краска мёртвая.
– Ты как толстым слоем краски покрыт, – сказал Серафим, не оборачиваясь к Денису. – Краска мёртвая. Но ты ж всё равно живой пока. От царапин твоей краске ничего не сделается. Её молотком надо сбивать. Или хоть стамеской. Да и самому пошевелиться надо, чтоб краска разлопалась. А то ты будто гипсовая статуя в парке.
– Чего это – статуя? – обиделся почему-то Денис.
– Да такая же застывшая, блёклая и пустая.
Денис помолчал. Ему по-настоящему стало обидно. Это он-то блёклый и пустой?! Да он такие цивилизации создавал! Он таких монстров мочил! Он такие лабиринты проходил! Он такие ходы придумывал! Так хитро от полиции и ФБР убегал! Одерживал такие победы! Этому дураку Кедрашу и не снилось!
Enter повернулся к Серафиму, чтобы брякнуть что-нибудь обидное и злое, и увидел близко светлые глаза – невероятно яркие, сильные, без единой тени насмешки. И вообще задней мысли. Раздражение Дениса странным образом смягчилось, и он лишь буркнул:
– Сам такой. Статуй гипсовый.
Серафим легонько похлопал его по плечу.
– Ладно тебе, не злись. Я вообще думаю, что тебя скоро мама вызволит. Я обязательно за тебя Богу помолюсь... Если хочешь, – после паузы добавил он и вопросительно поглядел.
Денис неловко пожал плечами. Он не имел понятия, хочет ли, чтоб о нём кто-то молился. Разве это обязательно, чтобы жить?
Мама, между прочим, о нём не молилась. Ей некогда. А отец…ему сынок до ничейной подъездной лампочки. Вспоминает, когда зарплату получает с вычетами алиментов, или когда напьётся и приползает под дверь, матерясь и пытаясь «воспитывать» брошенного сынка. Он с новой тёлкой недавно расстался, теперь отрывается по полной.
А чего? Никаких обязательств. Класс! Денису бы так. Он бы сутками просиживал в сети, геймерил, и больше ему ничего не надо. Разве что пошамать иногда, раза четыре в сутки.
Денис снова подумал, что, если б ему позволили в интернате погружаться в вирт, он бы… потерпел бы разлуку с матерью. Запросто. А вот и без компа, и без мамы совсем худо. Хоть вой. И в карцер вон засунули. Издевательство над ребёнком, между прочим!
И как это он поверил ювенальной сказке?! Во дурень! А всё этот Вовка Дракин. Встречу – поколочу сразу. Пусть слезами умоется. Или ещё чем. Покраснее.
– Ты не злись, – сказала Серафим. – Вернёшься домой, не переживай. Скорее всего, не завтра и не через неделю… но всё равно дома будешь.
Денис закусил губу. Так, с закушенной губой, походили по карцеру. Серафим размахивал руками, нагибался, приседал, будто на зарядке. Денис поёжился.
– Холодно.
– Карцер, – объяснил Серафим. – Ничего. Ты зарядку делай, чтоб не замёрзнуть. Мне отец говорил, что главное – ноги тёплые. Тогда не заболеешь.
– Когда нас выпустят?
– Скоро. Потерпи.
Денис походил, вяло помахал руками.
