ему письмо с просьбой поразузнать обо всем этом подробнее и, если окажется возможным, раздобыть хотя бы косточек от этого «священного» абрикоса.
Место, где находился Курош со своей частью, когда к нему пришло письмо Мичурина, отстояло довольно далеко от селения Уцзими и еще дальше от стен монастыря Ква-Цо-Тенцзы. Но по монгольским масштабам такое расстояние считалось ничтожным. Вызвав из своего пограничного отряда с десяток охотников, Курош отправился в экспедицию к ламаитскому монастырю.
Среди выжженных солнцем степей Восточной Монголии, на плоских, как столы, холмах, одиноко стоят такие, обнесенные высокими стенами, буддийские ламаитские обители. Они почти совершенно недоступны для европейцев. Только хитростью можно попасть внутрь их ограды.
Поздно вечером отряд Куроша стал на бивак возле монастыря Ква-Цо-Тенцзы, а утром встревоженные лимоннолицые монахи-ламы увидели в степи необычайное зрелище.
Трое оборванных монголов на конях мчались к монастырю, отстреливаясь от казаков, которые скакали за ними по пятам…
Старший лама-игумен растерялся:
— Не дать убежища — своих обидеть. А дать убежище — русское начальство рассердится…
Совет подал один из младших лам:
— Для вида беглецов не пускать, но ворота оставить незапертыми… Пускай наши прорвутся в ворота как будто силой. Тогда русскому начальству нечего будет сказать…
Обошлось все благополучно. Вслед за беглецами, которые, как и предполагалось, опрокинули сторожей, в ворота монастыря влетели казаки и рассыпались по дворам. Ловлей беглецов, однако, занимались только казаки, а командир, не слезая с коня, рвал и ел без передышки в это время абрикосы. А косточки совал целыми горстями себе в карман. Он спрыгнул с коня, лишь проезжая возле цветника. С клубнем вырвал одну понравившуюся ему лилию, а заодно и еще какое-то ползучее растение, похожее на ломонос. Служители Будды, перепуганные до смерти, на все эти загадочные действия не обратили никакого внимания.
Схватка кончилась тем, что двое беглецов были пойманы и скручены, а третий умчался в степь. Немедля казаки кинулись за ним, продолжая палить из ружей.
Никто из лам и не догадывался, что километрах в семи от монастыря беглецы вместе с преследователями расселись на степной траве и принялись весело смеяться.
Курош похвалил пограничников за лихую операцию и начал считать, сколько успел он съесть абрикосов, пока его подчиненные играли «в разбойники». До сотни косточек насчитал капитан в своих карманах, да примерно столько же вручили ему его охотники.
24 сентября 1913 года Иван Владимирович получил от Куроша тщательно упакованную посылку. В ней были косточки «священного» абрикоса, клубни какого-то лилейного растения и еще вдобавок семена актинидии.
Мичурин был очень рад этой посылке и даже отметил ее получение в своем садовом журнале.
Весной почти все присланные косточки дали всходы. Они были аккуратно пронумерованы от первого до последнего. Самым лучшим, многообещающим всходам Мичурин дал названия: Сацер (по-латыни «священный»), Монгол, Курош, а остальные остались с номерами.
Пошли, разумеется, в дело и присланные Курошем семена актинидии.
В том же 1913 году Мичурин был порадован письмом от вице-президента Всероссийского общества садоводства, известного фитомиколога А. А. Ячевского.
Это письмо гласило:
«Многоуважаемый Иван Владимирович!
Считаю приятным долгом известить Вас, что на состоявшемся чрезвычайном собрании Общества Садоводства Вы избраны Почетным Членом этого Общества. Примите это как скромное свидетельство нашего уважения к Вашей многолетней деятельности. Ваши работы настолько ценны для России, что заслуживают всяческой поддержки. У нас любят восхищаться американцами, а своих не признают, или, по крайней мере, не желают замечать. Может быть, Вы согласитесь прислать описание Вашего сада, которое было бы напечатано в органе Общества — «Вестнике Садоводства, Плодоводства и Огородничества». С совершенным почтением
Но так называемые «ученые круги», представители академической науки попрежнему игнорировали Мичурина, замалчивали его достижения и успехи, старались, как писал Ячевский, «не замечать» своего гениального соотечественника — новатора биологической науки.
Лишь немногие тогдашние ученые — Николай Иванович Кичунов и Василий Васильевич Пашкевич, внимательно следили за творчеством Мичурина, ездили к нему, знакомились на месте с его достижениями, ободряли Ивана Владимировича своими теплыми, благожелательными оценками.
Мичурин не оставался в долгу. Одной из лучших выведенных им роз он присвоил имя Кичунова, а Пашкевича он отблагодарил за его внимание к своим трудам тем, что посвятил ему одну из своих книжек.
XIII. «УПАЛ ПЕРВЫЙ ПЛОД БЕЛЬФЛЕРА»
Чем глубже проникал Мичурин в тайны и загадки растительного мира, тем все смелее становились и опыты его над растениями.
Стремясь как можно полнее обосновать и изучить метод «ментора», Мичурин весной 1913 года привил в качестве «ментора» в крону молодого, только что принесшего в предыдущем году свои первые плодики гибридного деревца Бельфлер-китайки черенки яблони Бельфлера желтого.
Молодому гибридному деревцу Бельфлер-китайки было всего восемь лет.
Мичурин надеялся, что в этом возрасте привитые черенки Бельфлера желтого будут положительно воздействовать на еще не установившуюся структуру и свойства гибрида.
А целью опыта было увеличение размера плодов Бельфлер-китайки и придание им очень важного свойства — долгой зимней лежкости.
Этот новаторский расчет блестяще оправдался. Черенки «ментора» быстро оказали свое влияние на не сложившуюся еще систему гибрида. Плоды его вскоре не только увеличились в объеме и весе, но и больше чем на три месяца удлинилась их лежкость.
С заслуженной гордостью показывал Мичурин своим друзьям и посетителям в феврале, даже в марте великолепные золотистые яблоки отшлифованного «ментором» гибрида с нежным алым румянцем в виде штрихов и крапинок. Вес плода достигал четырехсот граммов. Это был знаменитый сорт Бельфлер- китайка.
Железная выносливость и зимостойкость Китайки была обогащена в гибриде лучшими качествами Бельфлера желтого.
Однако Мичурин не гнался только за практическими удачами, как это делал бы рядовой садовод- промышленник, вроде Дюльно. Как настоящий ученый-естествоиспытатель Мичурин стремился исследовать все многообразие явлений, связанных с применением «ментора».
Настойчиво борясь за практическое освоение этого метода, Мичурин не мог остаться равнодушным к теории немецкого биолога Вейсмана, утверждавшего, что наследственность заключена в особом наследственном веществе — «идиоплазме», о чем уже говорилось нами выше.
По Вейсману, каждая биологическая особь могла передавать потомству свойства, которые присущи ее «бессмертной зародышевой плазме». Иначе говоря, Вейсман отрицал возможность передачи по наследству тех свойств, которые могли быть приобретены животным или растительным организмом за время его индивидуального существования. Выходило, что, например, если слабый при рождении человек в дальнейшем достигал с помощью физической культуры хорошего состояния своего организма, как бы обновления его, то это все же не могло передаться его потомству. Потомство его все равно было обречено на получение тех недостатков, дефектов, даже болезней, которые свойственны были ему при
