Но текут, текут мгновения, и мне решать, перестать мне быть или остаться. Сколько их — сорок шесть долек времени? Много. Это ужас как много, когда ты один и жить тебе остается сорок шесть долек…
В глубине зала что-то звякнуло.
— Кто? — вскинулся я.
— Чунча.
— Что? Зачем ты?.. Оставь меня в покое!
— Не серчайте. Я придумал. Я нашел выход!
Знакомая интонация юродивого! «Не серчайте!» Теперь-то зачем, когда все, все утрачено… Чунча коснулся края островка света, и я, впившись взглядом в плохо различимые черты его красивого заносчиво- насмешливого лица, вдруг предобморочно содрогнулся: спасены! Он нашел-таки выход!
И я не знал, воистину не ведал, рад ли я этому…
Пробу назад — так же, как и сейчас, — к этому залу было приковано внимание всей Агло. Отмечали годовщину Преображения.
Задолго до праздника, не без моей помощи, по городам поползли слухи, что торжество обернется публичной дискуссией, во время которой трое первых из равных сцепятся перед камерами дальнозоров. Канули в прошлое времена ласкателей слуха и зрения, изменилось не только название аппарата, передающего на расстояние изображение, переменилась его сущность. Я бы назвал теперешний вариант «оскорбитель зрения и слуха» — помимо оглушающего количества музыки, дальнозор выплескивал целые ушаты правды на агломератов, той правды, которой они так жаждали и в которой они теперь погрязли от нижних конечностей до головы. Мои сотрудники, зная, что никакая цензура им не грозит, втайне готовили провокационные вопросы, разрабатывали план превращения годовщины в балаган.
Едва мы с Пимом и Джебом ступили в Мозаичный зал, я понял — будет потеха. Зал был набит битком, сидели даже в проходах, один агломер взгромоздился на камеру дальнозора. По проходам пробирались какие-то замызганные агломераты, журналисты сновали у бывшего президентского стола — громадиной, рассчитанной на одновременное сидение тысячи агломератов. Публика не соблюдала никаких приличий — народец подобрался самый разношерстный: лишь малая доля высших чиновников, остальные — случайные счастливчики. Да еще добрую треть аудитории составляли нанятые мной подонки, которые должны были усилить хаос.
Когда мы, трое из лучших, вошли и сели, на нас не обратили сколько-нибудь внимания — уже хороший признак. Хамское начало обещало восхитительные хулиганства.
Пим долго близоруко щурился, мялся. Наконец встал. Но не сразу раздались даже жидкие аплодисменты. Мне было приятно, что это транслируется на всю Агломерацию.
— Друзья, — начал Пим, — сегодня исполнилась ступень со дня Преображения.
Внезапная овация сотрясла зал. Однако кто-то и засвистел-таки.
Я уставился на мозаику — на ту часть, где Предтеча беседовал с учеными, изобретателями средства от глупости, — и краем уха слушал речь Пима. Лишь отдельные фразы долетали до меня сквозь пелену задумчивости.
— …Много ли мы успели за эту пробу? И да, и нет. Мы приступили к планомерному уничтожению ЗОД. Начали с самого легкого, потому что система до того сложна, что разом ее не истребить — поспешность в таком деле рискованна. Мы упразднили самое понятие Дурак. Такого агломерата нет. Мы все умные, сообразительные и разумные особи — и нет нужды контролировать наши поступки, опасаться, что мы где-то напортачим. Уже снята защита с шиман, оружия, квартир, лифтов, улиц. Упразднены Напоминающие Время. Закрыты все пункты Г/А, Гроздь преобразована в медицинский комплекс…
— …к сожалению, далеко не все бывшие воители сотрудничают с нами, а они единственные, кто владеет всеми секретами ЗОД. Мы топчемся на месте — пока необходимо собирать информацию для последовательного раздурачивания Агломерации. Например, мы не знаем самого главного, где расположена Черная Кнопка Координатора. Ее бы следовало в первую очередь отключить, раздурачить.
— …Мы изменили унизительное отношение к Аграрке, стерли границу между Агло и Аграркой.
— …Преображение необратимо! Ура!
Пим трепался довольно долго, а когда он вытер лоб и сел, началось что-то невообразимое — одна часть зала что было мочи орала «ура!», другая свистела, третья топала ногами. Во многих местах зала вспыхнули драки. Поскольку теперь не принято никого от кого-нибудь защищать, то не нашлось ни одного стража порядка, чтобы унять беснующихся. Половина зала уже сорвалась с мест — быть бойне…
Но тут поднялся Джеб. Даже поразительно, как такие толпы в мгновение ока меняют поведение. Все расселись, и установилась мертвая тишина. От неврастеника Джеба ждали многого.
— Речь Пима была сладка, — сказал Джеб, теребя воротник своего засаленного комбинезона, — но лишь слова «мы топчемся на месте» были там правдивы. Этот слюнтяй, которого мы называем Первым из Равных, боится решительных Действий. Преображение обещало уничтожить Защиту. Так давайте уничтожать. Я твержу на всех совещаниях — долой, а Пим умоляет: погодите, не так скоропалительно, как бы чего не вышло. Мы обращаемся к Бажану, мнение которого может склонить чашу весов в ту или иную сторону. А он мнется — раз так решит, раз иначе.
Зал заволновался. Джеб неожиданно сел.
Тут же из первого ряда выскочил агломерат, проворно вскарабкался на президентский стол, пробежал его до середины и остановился. Зал одобрительно загудел, оценивая этот дерзай поступок. Я узнал Бачи. Он закричал в зал:
— Они толкуют об отмене ЗОД, а мы хотим порассуждать о том, каково теперь! Что нам дала эта ступень? Мы боролись за Преображение ради своего счастья. А что получилось?
Раньше мы боялись теоретического Дурака и не выходили по вечерам на улицы. Теперь мы сидим вечерами дома потому что есть практическая угроза столкнуться с хулиганами, на которых нет никакой управы. Откуда взялись хулиганы? Не существует контроля над поведением, нет запрета на оружие, исчезли защитники порядка, отсутствует принудительное воспитание в духе строжайшей нравственности, повышения культурного уровня.
Наша пресса — во что она превратилась? В интеллектуальное хулиганство — кто угодно пишет о чем угодно. Газеты полны сплетен, порнографии, домыслов, поклепов, хамских анонимок. Любые решения первых трех из Равных оспариваются, обсуждаются, как бред кретинов, их намерения извращаются, их личная жизнь вытаскивается наружу. Чего стоит фиктивное интервью Фашки о том, что Бажан импотент и она предпочитает его брата, который хоть и неуклюж в постели, зато… прошу прощения, я не могу дальше даже произнести вслух эту ставшую общеизвестной пакость…
Решения тех, кому вверено направлять движение нашего общества, игнорируются! Каждый начальник, любая шишка на ровном месте, ничтоже сумняшеся принимает свои собственные решения — ни с кем не советуясь, плюя на здравый смысл, на чужие мнения, а во многих случаях и на интересы дела! Я понимаю, мы изголодались по самостоятельности, но теперь каждый у нас царек и творит все, что на ум взбредет. Развал, кругом развал. Аграрка превращена в помойку — агломераты повалили туда толпами отдыхать и забавляться. Рубят деревья, гадят, мусорят. От живописных мест остаются одни воспоминания!
Тысячи агломератов гибнут под шиманами. Вы сняли электрифицированные перила, которые так надежно охраняли проезжую часть, вы истребили кучеров, которые ограничивали скорость. Мы бы и рады преобразованиям, но что вы предложите взамен, чем залатаете прорехи?
Ученые бьют тревогу: у нас в тридцать раз возросло потребление энергии. Если так пойдет и дальше, то… Уже сейчас из-за нехватки топлива мы не спешим нормализовать работу Координатора — вместо вечного лета мы имеем смену времен ступени. Продуктов не хватает. Раньше ЗОД строго следила, чтобы агломерат брал себе продуктов столько, сколько может съесть, следила, чтобы агломераты не обжирались Правда, часть агломератов обходила эти установления ЗОД, но масса-то кое-как им следовала!
Мы вынуждены защищать сами свое имущество от воров. Если раньше сама мысль о краже грозила Г/А, то теперь лихоимец, получив оружие, которое стреляет без всяких разрешении оператора, или оснащенный остро наточенным ножом, по сути, действует безнаказанно.
Все дозволено — вернее, ничто не запрещено, формально дурное не разрешено, но нет ему преград! Я требую ответа от первых из Равных: что они намерены предпринять? Есть у них реальный план замены
