— Ты знаешь Давида, этого тихоню каталонца, приятеля Мендосы?
Рауль утвердительно кивнул. Подозрение, что его друзья собираются поиздеваться над ним, росло с каждой минутой. Это злило его.
— Да.
Когда Херардо говорил, на его подбородке появлялась маленькая ямочка.
— Если ты его увидишь, предупреди, чтобы он вел себя поосторожней и не лез куда не следует.
— Нам стало известно, что он сует нос не в свои дела.
— Ты имеешь в виду Глорию?
— Да. Именно ее.
Самодовольный тон, каким разговаривали с ним его бывшие друзья, бесил Рауля. «Выскочили в день забастовки на улицу и тут же разбежались, как борзые, а мнят себя чуть ли не героями». Это уж слишком!
— Я думаю, это его личное дело, с кем он гуляет...
Рауль поднес руку к шее и поиграл серебряной ладанкой.
— Глория девка правильная,— сказал один из канарцев,— Если он ей наскучит, она устроит ему номерок.
— Если уже не устроила.
— Вот именно. Если уже не устроила.
Все переглянулись.
— Ох, и вредные вы,— вдруг сказала девица.— Глория вовсе не такая. Она совсем не плохая девушка.
— Вот-вот. Скажи еще, что она сама невинность, и мы этому сразу же поверим.
— Да она просто святая.
Девушка пожала плечами.
— Вечно вы преувеличиваете.
— Женщины любят р^щищать друг дружку,— ввернул Пролетарий.— Видно, потому что у них у всех рыльце в пушку.
Раздались смешки. Херардо -поднял свое курносое лицо; губы его блестели, как сургуч.
— Вот что. Давай лучше оставим этот разговор. Мы тебя предупредили, потому что ты его друг. Да! Можешь еще передать Мендосе, чтобы он тоже поостерегся играть с огнем.
Кровь ударила в лицо Раулю.
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— О чем слышишь. Если он хочет, чтобы все было шито- крыто, пускай действует осторожней, а не шляется с ней в открытую по улицам.
— И все же я не знаю, о чем ты говоришь.
— Может, ты не знаком с Анной? А я не раз видел вас вместе.
— Можно узнать, какое это имеет отношение к сестре Паэса?
Херардо передернул плечом.
— Никакого. Абсолютно никакого.
— По мне,— сказал Суарес,— делайте что хотите. Но повторяю, вы избрали плохое время. Надо было показывать себя давно, несколько месяцев назад.
В дни забастовок Рауль жил неподалеку от Аточи, на квартире своей любовницы, медсестры из клиники.
— Я признаю, что ничего не делал,— сказал Рауль,— но зато «не выставлял себя на посмешище, как некоторые из вас.
Слова Суареса распалили его еще больше.
— Если вы считаете, что своими бабскими выходками пока- вали себя, то я по сравнению с вами Георгий Победоносец.
— Мы хоть вышли на улицу,— сказал Энрике.
— Могли бы преспокойно сидеть дома. Не думаю, чтобы •революция много потеряла. 4
Пролетарий согласно кивал головой.
— Рауль прав. Такие, как вы, должны сидеть дома и ждать, когда вам отрубят головы. Мир только выиграет от этого.
— Да и ты, вместо того чтобы напиваться, как свинья, мог бы сделать что-нибудь полезное,— сказал маленький канарец.
Пролетарий плюнул в стакан.
— А вас никто не спрашивает.
— Правильно,— сказала девушка.— Вы тоже никчемный человек.
— Все мы паразиты,— подтвердил Пролетарий.
* * *
Было что-то обольстительное в манере Рауля держать себя: женщинам нравилась его развязная, немного расхлябанная походка. На улице модистки нередко оборачивались, чтобы посмотреть на него. Рауль с удовольствием чувствовал на спине их взгляды. Однажды в диспансере, где Рауль изредка практиковал, он лишний раз убедился в своей неотразимости. Пока он готовил шприц для инъекции, внимание его привлекла пациентка: молодая миловидная женщина смотрела на него с кротостью и нежностью домашнего животного. Вдруг неожиданно для себя он бросился целовать ей шею, губы, плечи. Женщина, он это хорошо помнил, благодарно и признательно улыбалась ему. Они не произнесли ни слова. Он даже не знал, как ее звали. В соседней комнате даму ожидал господин, который увел ее, поддерживая под руку.
— Клянусь вам, это была восхитительная женщина! Я не знал, что делать. Готов был провалиться сквозь землю. Этот тип спросил меня, сколько он должен заплатить. И мне пришлось сказать, что с него причитается десять пятьдесят.
— И ты взял?
— У меня не было другого выхода.
— А женщина как вела себя?
Рауль сдвинул шляпу на затылок.
— Очень нахально. Повиснув на руке у этого типа, она смотрела на меня, будто ничего не произошло, и называла меня доктором. Уходя, она даже не протянула мне руки.
Урибе забился в самый темный угол бара. Ему было совершенно безразлично, о чем говорили остальные. Время от времени он наливал в рюмку сиреневый ликер и маленькими глотками выпивал его.
— Они все без ума от этого красавчика,— вдруг проговорил он фальцетом.
Анна с удивлением обернулась: она никогда не слышала этот высокий голос паяца; ей даже показалось, что кто-то пришел.
— Ни одна не устоит перед ним. Кортесар раздраженно посмотрел на Урибе.
— Напился, так помалкивай. Урибе залпом выпил рюмку.
— Sursum corda. Возвысим сердца.
Он сунул нос в горлышко бутылки, делая вид, будто с наслаждением вдыхает ее аромат, но, заметив, что Кортесар продолжает
— Даю слово, я буду нем как рыба.
Кортесар повернулся к Раулю:
— Да... О чем же ты расспрашивал канарцев?
Ривера привычным жестом покрутил густой ус.
— Я их ни о чем не расспрашивал. Это Херардо интересовался, знаком ли я с Анной. Я ответил, что знаком. И тогда он заявил, что мы должны вести себя осторожней.
Из темного угла донесся писклявый голос:
— Ложь. Ложь. Сеньор Ривера не видел ни Херардо, ни кого другого. Сеньор был очень занят в то время, он развлекался с одной прекрасной гориллой.
