— Кто, как не твой отец, звал нас на большую войну с воеводами?
— Кто звал нас к неплатежу ясака?
— Не твой ли отец, не ты ли сам, Ичберей, — не оба ли вы брали с нас клятву на стреле?
Сыплются вопросы на Ичберея, как стрелы из луков, как стрелы, жалят вопросы в самое сердце.
И никнет голова Ичберея к коленям: дума тяжелая, как Камень-гора, давит на голову:
«Не поняли старшие из рода карачейского отца моего. Не поняли и того, о чем сам я сейчас говорил со слов отца. Что делать мне? С кем совет держать? Совет держать о том, как на другое, — на то, что впереди, -думы старших карачеев повернуть?»
Думай — не думай, а надо говорить: ждут! Оторвал голову Ичберей от колен. Начал издалека:
— Долго жил ты, Хулейко. Долго жил, много видел... Долго жил, много видел... Долго жили и вы все, [- 104 -] старшие из рода карачейского. Долго жили, много видели. Дольше всех нас жил мой отец. Дольше всех жил — больше всех видел мой отец. Видел мой отец не только то, что сегодня есть, не только то, что было вчера, не только то, что было год назад, и два назад, и сто годов назад... Видел мой отец то, что впереди нас ждать может. И он, мой отец, говорил мне, говорил всем вам: «Два человека — разве то же, что две капли воды?» А Хулейко всех русаков с воеводами уравнял. Всех русаков на смерть обрек. Спрошу у него: кто тебе, Хулейко, хлебные сухари делает? Не русские ли бабы? А нет ли у тебя — избылого, безъясачного — дружка в том же Пустозере? Не в Пустозере, так в другом русском жиле?.. И еще спрошу: все ли русаки — твои враги?
— Правда, правда: так говорил твой отец — Сундей Тайбарей, самый старший в роде нашем.
— Так говорил, — кивнул на этот раз и Ичберей головой. — А Хулейко так ли сказал?
— Гм...
— Ммм...
Приспустили головы — думают. Ичберей говорит:
— Хулейке ястреб сердце расклевал. Кровоточит сердце, на месть зовет. Справедливо зовет. Да сможет ли Хулейко добить ястреба сразу? Ведь у ястреба крылья столь упруги, а сам он столь поворотлив, что не успеет Хулейко отвернуть ему голову, а он новую рану в сердце Хулейки сделает? Как тогда?.. Не лучше ли: наперед дать ране подзатянуться, самому поокрепнуть, да ударить без промаха? Не лучше ли объединить всё роды ненецкие и пойти на остроги?
Вскинулись головы вверх. Руки выше голов взлетели (а в руках ножи):
— Без промаха!..
Легкой стала голова у Ичберея. В глазах веселыми искорками радость запоблескивала. Губы в улыбку так и ползут.
— Хочу, — говорит Ичберей, — еще слово сказать!
— Говори, говори!
— Сундей Тайбарей передал, видно, весь ум свой тебе: любо тебя слушать.
— Говори, говори, сын Сундея Тайбарея. [- 105 -]
— ...Хочу сказать такое слово... Когда видишь пять волков, а у тебя одна стрела, — будешь ли пускать стрелу в волков!
— Хо -хо-хо!.. Может ли одна стрела пять волков сразить?
— Так... Не пробить одной стрелой пяти волков. Так вы все говорите, так думаю я. Скажу еще так: вот я пришел в лес, увидел лосей стадо; лоси меня увидали; увидали меня лоси — в разные стороны побежали: полакомлюсь ли я лосиным мясом, как сперва за одним лосем в одну сторону побегу — не догоню; за другим в другую сторону побегу — не догоню? Ничего не добуду, ежели сделаю так. А буду сыт, когда за одним погонюсь до конца. Думаю, нам надо сделать так же: гоняться за одним делом. Сделаем одно, тогда за другим погонимся. Как думаете — ладно я говорю?
— Так, так!.. Ладно! Дальше сказывай!
— Дальше мало сказывать осталось. Осталось — пойти отнимать у наших поимщиков оленьи стада.
Повскакивали все с санок:
— У зарезанных нами поимщиков?!
— Кто сказал тебе, Ичберей, что у поимщиков-устьцилём есть оленьи стада?
Ичберей говорит:
— Повадки волка знаете?.. В стаде он режет столько оленей, сколько может. У оленеводов-устьцилём та же повадка, что и у волка: оленевод-устьцилём хочет удвоить, утроить... удесятерить свое стадо!.. От верных русских людей знаю: Ивашка Карнаух тем и обольстил устьцилём, что пообещал наших оленей им отдать. Так бы, думаю, и случилось, когда бы поимщики над нами верх взяли, а не мы — над ними. Как вы, старейшие в роду карачейском, думаете?
Замахал руками Хулейко. Запузырилась от злости слюна на губах его:
— За опоганение своей дочери я готов пролить реку крови тех, кто это сделал! А ты... неужели считаешь ты кровь отца своего весенней водой? Весеннюю воду пей кто хочет — вода не требует отмщения!..
— Перестань! — с хрипом выдохнул Ичберей, сжав кулаки и всем корпусом качнувшись к Хулейке. Лицо [- 106 -] у него покраснело, на шее вздулись вены, а глаза жгли Хулейку зеленоватыми молниями.
Разгоряченный Хулейко схватился за
