Укрывшись за роскошной живой завесой, Агата неутомимо придумывала умопомрачительные приключения, где героям приходилось, рискуя жизнью, покорять неведомые земли. То, что пространство ее жизни ограничивалось пределами Торки, значения не имело. Главное, что сам образ жизни маленькой Агаты способствовал развитию воображения, к ее услугам был целый мир волшебства, где она была королевой. Чудесный мир, созданный ее матерью.
Выше упоминалось уже, что Агате сызмальства рассказывали замечательные истории, какие-то из жизни, чаще выдуманные, но в каждой прямо или косвенно утверждалось, что добро непременно побеждает зло.
Няня тоже знала сказки, но у нее в запасе было примерно полдюжины, и она повторяла их снова и снова, на прогулках или укладывая Агату спать. А вот у Клары сказки всякий раз бывали новыми. Правда, она их мгновенно забывала, но ей ничего не стоило придумать очередную, сюжеты и вдохновение дарила сама жизнь. В повествование тут же попадал паук, пробежавший по столу, и свеча на окне… да что угодно, мышь, апельсин, дверь, которая, оказывается, умела читать чужие мысли!
Агата, затаив дыхание, ловила каждую фразу, точнее, каждое слово, потому что мама иногда умолкала на середине предложения, ведь приходилось на ходу придумывать сюжет. Агата дергала ее за юбку, умоляя рассказать, что же было дальше. К тому моменту, когда история наконец завершалась, Агату уже обуревало множество вопросов и собственных предположений, которые потом помогали ей сочинить иную, более полную версию маминой сказки; разумеется, сие таинство происходило в “момент уединения” под ветвями великанши-пихты.
Старшие брат и сестра учились в других городах, ровесников, товарищей для игр, по соседству не оказалось. Поэтому единственным утешителем, другом и собеседником маленькой Агаты стало ее собственное воображение. И еще она продемонстрировала необыкновенные способности: в свои пять лет научилась читать, сама, без всякой помощи!
Почему вдруг Клара решила, что не стоит младшую дочку учить чтению раньше восьми лет? Об этом домашние предания умалчивают. Известно только, что миссис Миллер всегда руководствовалась своей интуицией, уверенная в собственной правоте. Теперь ей казалось, что чтение испортит ребенку глаза. И переубедить ее было невозможно, хотя старших детей она приобщила к чтению, едва те научились держать в руках книгу.
Запрет на чтение был не единственным. Когда Клара лежала в гостиной на кушетке, набираясь сил после родов, ее порой озаряли и другие истины. Например, эта: нельзя отдавать ребенка в руки учителей, которые нещадно муштруют своих несчастных питомцев. А еще она распорядилась, чтобы Агату обували в высокие, туго зашнурованные ботинки (чтобы ножки были прямыми), платья, напротив, были свободными, чтобы не мешали росту, а на улицу ее выводили непременно в соломенной шляпке или в панаме, солнце ведь такое коварное.
Итак, Няне был дан строгий наказ: книги убирать подальше, чтобы Агата не могла до них добраться. Легко сказать, ведь в Эшфилде было море книг, кругом полки, полки, да еще целая библиотека, в основном с античной литературой, которую Фредерик очень любил. И вот однажды Агата забрела в тесную кладовку при классной комнате, где и обнаружила книжку, то есть восхитительный запретный плод: “Ангел любви” детской писательницы Л.T. Мид, эту историю для юных барышень Монти подарил в 1885 году Мэдж на Рождество.
Спрятав добычу под длинным шерстяным жилетом, Агата прошмыгнула мимо классной, спустилась в холл, тихонечко прошла мимо комнаты, где прилегла поспать Клара, потом юркнула в дверь рядом с буфетной и на цыпочках прокралась к выходу. А оттуда – уже бегом на поляну, к “дереву Мэдж”. Свидетелем преступления был только терьерчик Тони, весело несшийся следом, уверенный, что хозяйка придумала для него новую игру. Но как только Агата расположилась на ветке и раскрыла толстую, в двести страниц, книжку, все игры были забыты. Она водила пальцем по строчкам, пытаясь осилить слова.
Ее “страшную тайну” еще долго бы никто не узнал, но месяца через два-три Няня зачем-то подошла к этой пихте и услышала… голос Агаты, рассказывавшей самой себе про какую-то школьницу. Она ее окликнула, и из гущи ветвей на перепуганную нянюшку свалилась книга, а потом выпрыгнула и сама Агата. Вид у этой негодницы был виноватый, но и очень довольный. Девчушка скакала вокруг Няни с ликующими воплями:
– А я умею читать, а я умею читать!
В тот же день Няне пришлось сообщить печальную новость хозяйке.
– Боюсь, мэм, мисс Агата все ж таки выучилась читать, – скорбным голосом доложила она, протягивая Кларе изрядно потрепанную книжку.
Клара изумилась, потом подняла руки вверх, сдаваясь. И велела принести в классную комнату книги, всякие, и старые, и новые.
– Раз Агата умеет читать, пусть читает что хочет.
Мама разрешила, и пятилетняя Агата вскоре читала запоем, открывая для себя новые миры. Книг было столько, что она даже не успевала испугаться обилию незнакомых слов и понятий, главное
Читать было гораздо проще, чем выводить буквы и цифры. У Агаты не хватало терпения, Няня так медленно диктовала, такие долгие делала паузы. Вскоре учительские полномочия были переданы мистеру Миллеру. Он занимался с ней по часу в день, сразу после завтрака и вечером, перед тем как отправиться в клуб. Она послушно усаживалась на широкие колени уже погрузневшего отца, касаясь затылком его бороды, пахнувшей табаком и еще почему-то мокрыми хризантемами.
Да, в конце концов, уроки чистописания и арифметики проводил отец, он сам и писал и считал отлично, к тому же умел заинтересовать Агату, используя “пособия” из реальной домашней жизни. Например, копии заполненных от руки квитанций из мебельного магазина вмиг стали подспорьем в сложении и вычитании.
По окончании школы Мэдж отправили на девять месяцев в Париж (для окончательной “шлифовки”). Оттуда она привезла сестренке учебник французского языка для начинающих Le Petit Precepteur (“Маленький учитель”). Мэдж, и прежде-то очень милая и живая, теперь обрела парижский шик и грацию. Ее преображение взбудоражило весь Торки, внимания остроумной, очаровательной Мэдж стали добиваться многие молодые холостяки.
Когда сестра вернулась домой, Агата в первый момент даже ее не узнала, но не сомневалась, что со временем обязательно и сама станет такой.
“Помню, с каким волнением я смотрела, как она выходит из кеба. В кокетливой соломенной шляпке, отделанной белой вуалью с черными мушками, она показалась мне прекрасной незнакомкой”.
Мэдж напропалую сыпала французскими словечками и остротами. Агату она стала называть ma petite poulette[7] и взялась учить ее французскому, руководствуясь привезенным учебником. Собственно, с этого и началась их дружба, на всю жизнь.
По тогдашним правилам Мэдж полагалось уже вывозить в свет, а достойное общество, считал ее папа, можно найти только в Нью-Йорке. Поездка туда стоила бешеных денег, но ради дочери Фредерик Миллер готов был на траты, поэтому в начале 1896 года часть семьи отбыла в Америку. Под руководством Клары и благодаря материальной поддержке Фредерика Мэдж вела бурную жизнь: балы, приемы, званые обеды, по вечерам опера или театр.
Агата, пока их не было, оставалась на попечении тети Маргарет, которая приходилась ей двоюродной бабушкой, поэтому она звала ее
Каждое утро Тетушка-Бабушка с удовольствием встречала в своей спальне Агату, появлявшуюся вместе с лучами солнца. И тогда раздвигались длинные шторки, свисавшие из-под балдахина, открывая ложе с
