четырьмя столбцами и горой перин и подушек. Комната была пропитана запахом лаванды, а от огромного мраморного камина тянуло застарелым дымом, повсюду лежали стопки писчей бумаги, рядом с ними теснились безделушки.
Тетин дом не очень-то годился для детских игр, но зато там было много всяких ниш, неизведанных закутков, это же замечательно! Там легко было представить, что ты в замке, а назавтра замок превращался в мощный галеон. В этом доме реальность всегда граничила с волшебством. Агата позже говорила, что он был “наполнен романтикой дальних стран”.
Тетушка-Бабушка всегда носила черные платья, приличествующие статусу вдовы: строгий фасон, ворот застегнут до самого горла, длинный подол, почти целиком прикрывавший лодыжки. Каждое воскресенье приезжала Мэри, родная бабушка Агаты, которую она называла Бабушкой Б. (то есть Бомер), перед обильным чинным обедом она тоже наряжалась в черное. Бабушка Б. с годами сильно раздалась, и от этих воскресных трапез становилась все пышнее.
“Огромный кусок запеченного мяса, вишневый торт с кремом, головка сыра и, наконец, десерт на чудесных тарелочках из праздничного сервиза” – вот некоторые блюда из воскресного меню, упомянутые в “Автобиографии”.
Обед подавали ровно в половине третьего. К этому моменту бабушки непременно завершали свои расчеты за минувшую неделю: Маргарет отдавала сестре деньги за всякие мелкие услуги и покупки. Мэри приходилось жить на скромную вдовью пенсию, потому сестра и давала ей посильные поручения, все ж таки приработок. А еще Мэри шила и рукодельничала для своих бейсуотерских соседей. Маргарет была богата, зато у Мэри была семья. Эрнест и Гарри часто приезжали вместе с ней (старший сын, Фред, находился в Индии). Они да еще Агата, компания собиралась веселая, дом наполнялся гомоном, который стихал лишь ближе к ночи, когда все разбредались по своим комнатам и мигом засыпали.
Когда приезжали родственники, Агата получала доступ к огромным парадным комнатам, уставленным тяжелой мебелью красного дерева, смотрела, как пробиваются лучи сквозь ажурные шторы из дорогого ноттингемского кружева, разглядывала разложенные на столиках вещицы, книжки всякие, фотографии в затейливых рамках и бронзовые статуэтки, купленные по случаю. Порой забредала на кухню, где повариха Ханна учила ее месить тесто и делать из сахара хрупкие карамельки.
В гостях у Тетушки-Бабушки можно было всласть побездельничать, любой ребенок тут же побежал бы на улицу играть с друзьями. Но у Агаты друзей не было, только те, которых она придумывала. А их, между прочим, становилось все больше. Они теперь с трудом помещались в детской, Агата уже не знала, кого куда уложить. Именно в эти минуты ей бывало грустно, и она постигала неведомые ей до той поры чувства: неприкаянности и заброшенности. В жизни Агаты часто будут периоды одиночества, как нечто само собой разумеющееся, тщательно скрываемое. Но порой, в самый неожиданный момент, выдержка ей изменяла.
Из Нью-Йорка родители и сестра вернулись летом, Агата встречала их в саутгемптонском порту, домой в Торки отправились на трех экипажах. В одном сами пассажиры, а два других были набиты сундуками с бальными платьями, купленными в Америке. Дамы увлеченно обсуждали предстоящий летний сезон, тогда как глава семейства был молчалив и невесел, он понимал, что прежняя вольготная жизнь ему теперь не по карману.
Он допустил несколько промашек, и теперь придется за это расплачиваться. Материальное благополучие необходимо поддерживать, а Фредерик Миллер оказался никчемным бизнесменом и финансистом. Впрочем, справедливо ли называть “никчемным” дельца, которого никто не заставлял постигать законы экономики, который никогда не интересовался тенденциями развития бизнеса? Он, как и многие из его окружения, был человеком праздным. Для того чтобы вести счет каждому пенни, взимать арендную плату, продавать недвижимость, вкладывать капиталы, существовали
Он был партнером известной нью-йоркской бакалейной компании, но в 1885 году умер основатель этой компании, Х.Б. Чафлин, и тут же посыпались неприятности. Фирма Чафлина так “умно” распорядилась долей Фредерика Миллера, что его доходы стали неуклонно уменьшаться. Фирмачи оправдывались, приводили множество вполне объективных и уважительных причин, но от этого Фреду было не легче. Его капиталы таяли, и он оказался в весьма тяжелом положении.
Узнав об этом, коллеги его покойного батюшки посоветовали ему самому заняться делами. Это было уже слишком, о подобном варианте он никогда всерьез не задумывался. Люди
Нелегко покидать собственный дом, пусть даже только на год, но, когда все-таки решились на это, семейство принялось энергично готовиться к “захвату дома” чужаками. Все ценности, в том числе фарфор и серебро, были упакованы и отправлены на хранение, шкафы освобождали от одежды, книги пересчитывали, складывали в коробки, надписывали на листочках бумаги, где что лежит. Десятки сундуков и чемоданов заполняли вещами.
Клара, прирожденная фантазерка, сумела превратить сборы в увлекательную игру, говорила Агате, что это самое настоящее “приключение”. Смысл этого манящего слова шестилетняя Агата уже хорошо понимала, но истинную причину приключения улавливала смутно. Когда она в конце концов уяснила, что у папы сложности с деньгами, то сразу предложила ему свой кошелек с медными монетами и главное сокровище – кукольный домик.
Кукол у Агаты было две. Причем одна из них, Розалинда, коллекционная: из фарфора, в шелковом платье, с шелковыми бантами. Впрочем, Агату больше прельщал домик этих кукол, с которым она могла возиться часами. Он был уже полностью обставлен. Миниатюрные диваны, кровати, столы, стулья. Имелась и посуда: стаканчики, тарелочки, столовое серебро. И кухонная утварь тоже. И даже игрушечная еда. Агата очень гордилась тем, что у нее такой “всамделишный” домик. Однако же готова была расстаться с ним, чтобы помочь отцу, что свидетельствует о глубокой привязанности.
Успокаивая тогда дочку, Клара крепко прижала ее к себе и погладила по голове, пропустив сквозь пальцы длинные локоны. Для шестилетней Агаты эта ласка всегда была лучшим утешением. В Клариных объятьях она чувствовала себя защищенной. За твердым корсетом слышались мерные удары маминого сердца, это отгоняло все страхи. Мама просила не расстраиваться, домик никто забирать не станет. А раз она так сказала, то бояться нечего. Мама никогда не обманет.
Уже после того, как были подписаны бумаги об аренде (Эшфилд был выгодно сдан богатому американцу), мужественная Клара устроила несколько щедрых вечеринок и чаепитий, чтобы хоть немного заглушить боль расставания. Среди прочих гостей приглашены были только что прославившийся Редьярд Киплинг с супругой Керри и леди Макгрегор, вдова сэра Джорджа Макгрегора. Эта дама, известная в светских кругах Торки своим острым язычком, жила в роскошном особняке Гленкарнок.
Керри Киплинг и ее муж любили кататься на велосипедах, Агата видела их несколько раз на только что отстроенной в Торки велосипедной дорожке. Светские кумушки проведали, что Керри
Среди всех этих треволнений и разговоров разыгралась еще одна драма. Няня заявила, что уходит, что поселится теперь в маленьком коттедже, который облюбовала в графстве Сомерсет. В общем-то довольно близко от Торки, но Агате казалось, что Няня уезжает в дальнюю страну. Бедняжка была безутешна, свою тоску она изливала в каждодневных письмах, ей очень не хватало Няни, долгие годы. “Дорогая Няня, – писала она. – Я ужасно по тебе скучаю. Надеюсь, у тебя все хорошо. У Тони блохи. Очень тебя люблю и целую много-много раз.
Все книги, игрушки и обожаемый кукольный домик были уже упакованы и отвезены в хранилище. Агата теперь часто забредала в маленькую теплицу по прозвищу Кай-Кай, находившуюся на западной стороне двора. Среди густой паутины, старых крокетных молотов и сломанных садовых стульев она однажды обнаружила облезшую грязную Матильду. Эту лошадку-качалку когда-то привезли из Америки для Мэдж. Хозяйка давно про нее забыла. Она давно утратила лоск, хвост и гриву, рессоры сильно проржавели, однако
