Прошел месяц. Все чаще Паоло ловил на себе недоуменный взгляд Лукреции: красавица никак не могла взять в толк, почему супруг, которому уже полагалось находиться на последнем издыхании, по- прежнему бодр и весел. Теперь яда в мальвазии стало больше.
Наконец однажды, сделав глоток вина, граф ощутил новый вкус: жена сменила яд, к тому же подсыпала в мальвазию смертельную дозу. Допив до дна, Паоло поставил кубок на стол и впервые за все время супружества прилег на кровать.
— Иди ко мне, любимая.
Лукреция опустилась рядом, внимательно вглядываясь в лицо мужа и считая мгновения до агонии. Граф схватился за грудь и притворно захрипел.
— Тебе дурно? — воскликнула жена. — Подать воды? Или позвать Руджеро?
В ее голосе было столько фальши, а во взгляде — скрытого торжества, что Паоло не выдержал и расхохотался:
— Нет же, глупышка! Ты зря старалась: я не собираюсь умирать!
Побледнев, Лукреция вскочила на ноги. Она в ужасе смотрела на мужа, не понимая, как ему удалось выжить. Ведь Паоло на ее глазах выпил яд! Проверенный, смертельный! Ошибки быть не могло… Граф поднялся с кровати и шагнул к Лукреции. Женщина тихо вскрикнула и отступила в угол.
— Что же мне с тобою делать? — спросил Паоло, подходя к ней вплотную. — Ты знаешь, как поступают в благословенной Флоренции с отравительницами?
Лукреция закрыла лицо руками, ожидая расправы. Вместо этого вдруг ощутила нежное прикосновение. Граф ласково гладил ее по волосам.
— Кто ты?.. — изнемогая от ужаса, прошептала женщина.
— Об этом после. Лучше расскажи, зачем ты убила двоих мужей? Неужели несчастные так плохо с тобою обращались?
Красавица опустила руки, несколько мгновений смотрела в глаза Паоло, потом, с отчаянной смелостью человека, которому нечего терять, выкрикнула ему в лицо:
— Затем, что я ненавижу вас! Всех вас!
— Значит, я угадал… — задумчиво протянул граф. — Первый муж обижал тебя.
— Он заслуживал смерти! — ответила Лукреция. — Когда меня выдали за него, мне было двенадцать. Ему — пятьдесят. Отвратительный, похотливый старик! Он любил причинять мне боль. Хлестал кнутом и смеялся, когда я молила о пощаде.
— Ну а второй? — спросил Паоло, поднося к лицу прядь ее волос. Пахло мускусом и розою. Тяжелый аромат, как нельзя лучше подходивший Лукреции.
— Второй был неплох, — болезненно оскалилась женщина. — Наверное, неплох. Но только… как же я ненавижу вас! — взвизгнула она. — Ненавижу всех! Тупые, похотливые звери!
Из глаз ее брызнули злые слезы.
— Я не домогался тебя. — Граф пожал плечами. — Откуда ненависть ко мне?
— Это еще хуже! — прорыдала Лукреция. — Я не знала, чего от тебя ждать! Гадала, что ты задумал…
— А еще чувствовала себя оскорбленной и отвергнутой? — предположил Паоло. — Ведь я поставил под сомнение твою женскую привлекательность…
Красавица отвела глаза.
— Значит, я прав, — подытожил Паоло. — Но зачем же ты вышла замуж? Ведь никто не заставлял, у тебя нет опекунов.
Лукреция молчала. Слезы высохли, лицо приняло упрямое выражение.
— Золото… — усмехнулся граф. — Оно нужно всем и всегда. Хотя ты ведь и так богата. Зачем тебе еще одно неправедно добытое наследство?
Лицо женщины смягчилось:
— Это для моего мальчика, для Итало… он не должен нуждаться ни в чем. Я хотела, чтобы он стал одним из богатейших людей Флоренции. Пощади! — вдруг вскрикнула она и упала на колени. — Пощади моего сына! Сжалься! Накажи меня, убей, но не трогай ребенка, умоляю…
«Ненависть ко всему миру и слепая, эгоистичная материнская любовь, которая может быть хуже всякой ненависти, — подумал Паоло. — Великолепное сочетание грехов». Вслух же проговорил:
— Встань. Я не стану наказывать ни тебя, ни твоего сына. Напротив, я хочу предложить вам обоим огромное богатство, вечную молодость и бессмертие…
Они проговорили почти всю ночь. А под утро Паоло вышел из опочивальни и запер за собою дверь.
— Охрану и нескольких молодых пажей в комнату, — распорядился он, призвав Луиджи. — Скоро графиня проголодается…
Спустя сутки в обеденную залу вошла обращенная графиня делла Торре. Она ничуть не изменилась, разве что со смуглого лица исчез румянец, да в глазах то и дело вспыхивали крохотные красноватые искорки.
— Дорогая, — Паоло оглядел ее, не скрывая искреннего восхищения, — ты прекрасна.
Лукреция царственно кивнула:
— Благодарю тебя…
— Матушка! — Маленький Итало вырвался из рук няни, подбежал к графине, обнял ее. — Где ты была, матушка? Я так соскучился…
Лукреция небрежно потрепала его по курчавым волосам, улыбнулась. Но во взгляде, обращенном на сына, не было и тени любви.
Со стороны жизнь графа делла Торре ничем не отличалась от жизни других знатных флорентийцев. Теперь он выезжал на люди вместе с молодой женою. Паоло часто ловил на себе любопытные взгляды. Окружающие искали в нем признаки болезни, гадали, сколько еще протянет безумец, рискнувший жениться на «золотой вдове». Но не находя никаких перемен, аристократы успокоились. Со стороны делла Торре выглядели влюбленной парой. Возможно, отчасти это было верно. Пусть они не умели любить, но граф не уставал любоваться красотою жены. Красота во всех ее проявлениях была единственным, что трогало его холодное сердце. Она была его «зацепкой» за жизнь. Именно поэтому Паоло заказывал картины и покупал древние статуи. И именно поэтому окружал себя красивыми стриксами, коллекционируя их, словно предметы искусства. И именно поэтому ему хотелось, чтобы к семье делла Торре присоединились талантливые мастера, создающие бессмертные шедевры. Лукреция же наслаждалась первыми днями полной свободы, предвкушая бесконечную жизнь. Ей нетрудно было прикинуться влюбленной.
Так, в тишине и согласии, молодожены прожили два месяца. Один раз выезжали на большую охоту, в остальное время пили кровь рабов и адептов. Паоло далеко не всех избранных обращал в стриксов сразу же. Чаще всего он поселял будущих детей гиены в своем замке, назначая им срок испытания. «Вы должны заслужить бессмертие, доказать свою преданность клану», — говорил он в таких случаях. Адепты охотно отдавали господину свою кровь.
Итало продолжал жить в доме стриксов. Поначалу Паоло собирался выпить его, но потом решил вырастить и обратить. «У мальчика хорошие данные, — размышлял он. — Жестокий отец и мать-убийца. Надо только правильно воспитать его, развить нужные черты характера». К тому же Итало был умен, красив и способен к наукам.
Мальчик, привыкший к обожанию и ласке, не мог понять, почему мать отдалилась от него. Не осознавая причины такой перемены, он винил себя. «Наверное, я плохой сын, раз матушка больше не любит меня, — думал Итало. — Наверное, я совершил дурной поступок, и теперь матушка сердится». Он пробовал заговорить с Лукрецией, как умел, старался подольститься к ней. Но эти неловкие попытки заканчивались неудачей: женщина, еще недавно боготворившая ребенка, готовая ради него на все, теперь лишь изредка гладила его по волосам. При этом лицо ее оставалось равнодушным, а в глазах зажигались хищные огни, пугавшие ребенка. Страдая из-за ее холодности, Итало сделался непослушен и угрюм. Он мог
