— Значит, ты не в настроении, — сказал Грегор, все еще стоя спиной ко мне и лицом к телевизору. Потом, быстро повернувшись, он закричал: — Ты капризное и неблагодарное существо. Зачем я тогда вообще сюда пришел?
— Я ведь говорила, что сегодня тебе лучше не приходить, — ответила я спокойно. — Выключи, наконец, телевизор.
Когда Грегор кричал на меня, а это случалось не так часто, я всегда пыталась подавить слезы и убрать с лица напряженное выражение, которое, правда, тотчас же появлялось на нем снова. Сейчас в этом не было необходимости. Я открыла проспект и принялась рассматривать роскошные цветные фотографии, одновременно с волнением ожидая, как Грегор поведет себя дальше. Ситуация была абсолютно новой для нас.
— Что мне теперь прикажешь есть? — спросил он укоризненным голосом. Его гнев, казалось, перерос в сильное чувство сострадания к самому себе. — У тебя приготовлено что-нибудь?
Я предполагала услышать что-то в этом роде. Я посмотрела на него и медленно покачала головой:
— Очень жаль, но у меня есть только молочная булка и масло для завтрака. Я не успела ничего купить после работы.
— Что ты за хозяйка! — вскипел Грегор еще раз. — Ведь ты несколько лет была замужем, заботилась о муже и ребенке, неужели за это время нельзя было чему-нибудь научиться?
Он знал, что это мое больное место. Несмотря на все мои старания, я действительно никогда не была хорошей хозяйкой. Мои поварские способности были минимальны, мне с большим трудом удалось организовать более-менее бесперебойное функционирование нашего домашнего хозяйства, и я часто зависела от добросовестности и честности своих добровольных помощников. Когда мы приглашали гостей, я могла предложить интересные идеи, чтобы вечер прошел успешно, но никогда не знала, как их реализовать. Я вела себя робко и нерешительно, когда мы с Юргеном занимались обустройством нашей квартиры. Эта задача часто ложится па плечи женщины. Результат не обрадовал ни меня, ни Юргена. Когда я осталась одна, этот мой недостаток потерял свое значение. Во время наших коротких встреч с сыном мне удавалось выполнять все его желания. Грегор же предъявлял требования по большей части не к качеству, а к количеству пищи. Таким образом, я довольно сносно со всем справлялась. Я совсем не намеревалась оставлять Грегора в этот вечер без ужина. Это было случайным совпадением, но оно пришлось как раз кстати.
— Иди домой, — сказала я мягко, не обращая внимания на его упреки. — Или зайди в одну из своих забегаловок, где тебя всегда так хорошо обслуживают. Рената Ульрих сегодня не подает.
— Ты, оказывается, не только капризна и неблагодарна, ты еще и несправедлива ко мне. Я ведь хотел сделать как лучше. В твоем поведении нет никакой логики.
Я очень не хотела терять так редко посещавшее меня ощущение душевного спокойствия, легкую, неуловимую эйфорию, поэтому я отдала ему должное, признавшись в том, в чем он действительно был прав: моя логика сегодня явно хромала. Потом я по-дружески попросила его уйти и оставить меня одну.
Он стал собираться, не в силах скрыть свою обиду. Когда я с облегчением подумала, что он уже ушел, Грегор вдруг появился в дверях и, не поднимая на меня глаз, сказал:
— Я иду сейчас есть гуляш. Мне все равно, где я его съем — в итальянском или греческом ресторане. А твоя стряпня вообще не имеет названия.
Он наверняка по-другому представлял мою реакцию на его слова. С моих губ не сходила улыбка, пока он не хлопнул дверью.
Наконец я решилась войти в палату. Мама казалась маленькой и слабой среди огромных подушек. Смутившись, она жестами показала мне, как неловко чувствует себя оттого, что не смогла предотвратить мою встречу со своим сыном.
Юрген встал, подошел ко мне и поцеловал мою руку. Я не видела его пять лет. Пять лет могут быть и длинным и коротким сроком в жизни человека. Для меня они длились вечно, однако в отношении моего желания не видеть Юргена время пролетело быстро. У меня не было никакой охоты видеть его и в дальнейшем. Я вообще была бы рада не встречаться с ним никогда. И вот он стоял передо мной, и мы по лицу друг друга старались понять, как эти пять лет отразились на нас. Я видела прежнего Юргена, и в то же время он был другим. Я тоже в чем-то оставалась прежней Ренатой, но уже не той, что была раньше. В первые секунды такой встречи кажется, что происходит что-то иррациональное, не подвластное разуму, но потом объяснение все же находится. Именно в эти мгновения я каким-то образом поняла, что Юрген боится меня. Я же почему-то оставалась абсолютно спокойной.
Он быстро принес для меня стул и помог снять пальто.
— Я узнал от мамы, что ты придешь и поэтому остался. Надеюсь, мое присутствие не очень неприятно тебе.
Я бы с удовольствием ответила отрицательно, но, взглянув на мамино взволнованное и беспомощное лицо, предпочла вообще ничего не говорить. Я холодно улыбнулась Юргену и спросила маму о самочувствии. Облегченно вздохнув, она стала подробно обо всем рассказывать. Она немного приподняла одеяло и показала сломанную ногу, на которую, благодаря достижениям современной медицины, не стали накладывать гипс, обернув ее лишь легкими бандажными повязками. Она сказала, что чувствует себя хорошо, хотя немного ослабла, что устала, но это скоро пройдет, ведь даже врачи удивлены тем, насколько сильное у нее сердце и сосуды. Говоря это, она больше обращалась к Юргену, чем ко мне, хотя тот наверняка уже все знал. Ее глаза лучились счастьем, и, должна признаться, этот взгляд матери, обращенный на сына, тронул меня и внес в сцену встречи примиряющую ноту. Юрген гладил ее руку. Закончив рассказ, мама сказала:
— Юрген, правда, очень мило со стороны Ренаты, что она после трудного рабочего дня нашла в себе силы проделать такой долгий путь.
Стараясь представить меня в лучшем свете перед моим бывшем мужем, она забыла о своих совершенно справедливых упреках по поводу моего долгого отсутствия. В этом была вся она.
— Чудесно, что вы до сих пор сохранили такие хорошие отношения, — сказал Юрген, стараясь найти верный тон разговора.
Слова «до сих пор» разозлили меня, и Юрген, видимо почувствовав это, произнес:
— Хотя почему бы и нет.
Этими словами он совсем все испортил. Мы старались не смотреть друг на друга. Я взяла доску с данными о мамином самочувствии, которая висела на спинке кровати, и стала рассматривать кривую температуры. Мама, ища спасения в банальных фразах, сказала:
— Ну вот, теперь мне ничего не удастся от вас утаить.
После бесконечных пятнадцати минут спотыкающегося разговора я спросила Юргена, зачем он хотел меня видеть. Я знала о его намерении поговорить со мной о Матиасе и попросила его ясно и открыто сказать обо всем. Юрген взглянул на свою мать, как бы ища поддержки, и несколько нерешительно пообещал подробно обсудить со мной ситуацию.
— Если у тебя найдется немного свободного времени, — сказал он, — мы могли бы оставить маму отдыхать и пойти куда-нибудь, чтобы спокойно поговорить.
Я согласилась. Наконец-то все прояснится и я смогу понять, что было правдой в том таинственном письме, которое получила мама. Она, как бы угадав мои мысли, ласково погладила меня по щеке на прощание и прошептала:
— Ни о чем не беспокойся.
— Я беспокоюсь только о тебе, — сказала я, улыбнувшись.
Я заметила, что мое поведение удивило ее. Я и сама удивлялась себе. Никогда бы не подумала, что мне придаст силы встреча с Юргеном. Теперь нужно было только выдержать это испытание до конца. Намерение расспросить маму о Камилле я отложила на следующий раз.
— Давай поедем в отель, там спокойно, — предложил Юрген. Ничего не подозревая, я согласилась. Мы долго ехали по направлению к центру города, но я не обращала внимания на дорогу, полностью погруженная в свои мысли. «Пока все хорошо, — внушала я себе, — оставайся такой же твердой, не
