спросила, действительно ли я поправилась. Когда я энергично поспешила ее заверить в этом, она захотела узнать, как прошел наш с Юргеном разговор об отъезде Матиаса в Штаты. Я ответила, что здесь все в порядке, и попросила ее рассказать о предписаниях врачей.
Она устроилась в кресле поудобнее. Резные листья филодендрона отбрасывали тень на ее маленькое, худощавое лицо. Она сидела далеко от меня, и я вдруг болезненно ощутила это расстояние между нами как своего рода отчуждение. Я постоянно помнила о своем списке под названием «Надежды» и запись в нем: «Больше общаться с мамой». Я очень хотела, чтобы эта надежда сбылась. Для этого мне нужно чаще бывать у нее после работы, готовить ей ужин, болтать с ней, читать для нее вслух.
— В какое время у тебя бывает сиделка? — спросила я.
Мама даже не взглянула на меня.
— Когда как, — ответила она, — каждый день по-разному.
— Но это не совсем удобно, — возразила я, — было бы лучше, если бы она приходила в определенное время. Ты могла бы тогда готовиться к ее приходам.
— Я с самого утра только этим и занимаюсь, — ответила она вежливо, но очень холодно, так, чтобы я поняла, что это меня не касается.
— А вечером, — попробовала я еще раз, — вечером она приходит?
— Естественно, Рената. Как бы иначе я смогла раздеться и лечь в постель? Самой мне пока не справиться. Сегодня она еще раз зайдет. Попозже.
Мне показалось это странным, и мама, видимо, почувствовала это.
— Я счастлива, что она у меня есть. Она замечательная женщина, — сказала мама.
— Кто она? — спросила я, ожидая услышать в ответ незнакомое имя.
— Это Камилла.
Я не понимала, как удалось ее голосу достичь самых тайных уголков моей души. Я никак не могла уяснить себе смысл этих слов. Мне нужно было преодолеть хаос, который воцарился в моей голове после ее сообщения. С большим трудом я наконец привела свои мысли в порядок.
«Хорошо, — сказала я себе, в то время как мой взгляд бесцельно блуждал по комнате, — хорошо, значит, на маму я тоже не могу рассчитывать, против ее имени в моем списке нужно поставить минус. Может быть, это следовало бы сделать уже давно. Правда, теперь я неожиданно получила возможность встретиться с Камиллой. Ведь я этого хотела. Мне надо было только остаться здесь и подождать. Откроется дверь. Войдет она. Узнает меня, подойдет и скажет: „Ах, Рената, неужели ты еще существуешь?“ Тогда я могла бы встать, посмотреть на нее и сказать: „Да Камилла, я еще существую. Богу, видимо, угодно, чтобы я еще пожила какое-то время. А теперь скажи мне, пожалуйста, что тебе еще от меня надо и зачем ты хочешь уничтожить меня?“».
Но все было не так просто. Здесь была мама, я знала теперь о причине ее враждебного ко мне отношения. Эта квартира была неподходящим местом для выяснения отношений с Камиллой. Она бы только сковала меня, лишила последних сил. Что же мне делать?
— Значит, у тебя с Камиллой хорошие отношения, — сказала я маме.
Она с упрямством маленького ребенка кивнула.
— Ты всегда хорошо относилась к ней.
— Да, — сказала мама и быстро прибавила: — Она много сделала для меня. И продолжает много делать.
— Ты никогда не рассказывала мне об этом.
Я вспомнила, как я была удивлена и обеспокоена, узнав, что Камилла была у мамы, когда с ней случилась беда.
— Я думала, это обидит тебя, — защищалась все еще любимая мною свекровь, которая занимала верхнюю строчку в моем списке надежд. — Ты знаешь, мне было одиноко после отъезда Юргена. Матиас в интернате, ты вечно в бюро. Не было никого, кто мог бы позаботиться обо мне. Тут появилась Камилла. Она ходила со мной гулять, сопровождала меня на концерты, в театры, покупала продукты, ходила со мной к врачу, приглашала к себе, в свой прекрасный дом.
— Ах да, — сказала я.
— Она решала все проблемы, столь обременительные для старой женщины. Мне не надо было ни о чем беспокоиться, все происходило само собой, автоматически. Это было большим облегчением для меня.
— Ну да, — сказала я.
— И еще из-за Юргена. Я бы никогда не смогла сама устроить переговоры между Веной и Барбадосом, а они были так нужны мне. А она со всем справилась. Она очень дельный человек. Даже Юрген убедился в этом.
— Ну да, — сказала я.
Мама выпрямилась:
— Рената, попытайся, пожалуйста, понять меня.
Как часто я это слышала. От всех людей, которых любила. «Попытайся, пожалуйста, меня понять». Так говорил отец, размышляя о несчастьях, которые он принес другим людям. Так говорил Юрген, покидая меня. Так сказал мой сын, когда сообщал, что хочет оставить меня. Так говорил Грегор, когда обижал меня. Так, наконец, сказала и мама, перестав играть со мной в прятки. Но кто из них попытался хоть раз понять меня? Кто? Я не находила ответа. Только моя мать и Камилла никогда не нуждались в моем понимании. Им всегда было безразлично, понимаю я их или нет. Моя мать умерла. А я поставила себе цель понять Камиллу. В какой же страшной драме я собиралась играть главную роль?
— Ты рассказала Камилле обо мне?
Эти слова вывели маму из себя. Она перешла в наступление.
— А что было скрывать? — сказала она наставительным тоном. — Твои вечные переезды? В твоей жизни, насколько я знаю, не было никаких событий, пока ты наконец не встретила этого Грегора, который, кажется, тоже не очень-то интересная личность? Твою борьбу за Матиаса, которая протекает с переменным успехом? Почему бы мне, Рената, и не поговорить об этом со своей подругой? В конце концов, это совершенно естественная потребность довериться кому-нибудь.
— Значит, ты просто доверялась ей. Или все-таки Камилла выспрашивала у тебя обо всем?
— Это что, допрос? У меня нет причин оправдываться. Конечно, Камилла тоже о чем-то спрашивала. Ведь вы же долгое время дружили, и я не видела в этом ничего сверхестественного. Поэтому я отвечала на ее вопросы, насколько это было возможно.
— Понимаю, — сказала я. — Наконец мне многое стало ясно, и это даже к лучшему. Только объясни мне все же, зачем ты рассказала об анонимном письме, в котором шла речь о замыслах Юргена в отношении Матиаса? Это ведь тоже как-то связано с Камиллой?
— Рената, — сказала мама, подняла костыль с пола, положила его на колени и обхватила его обеими руками, — я сказала неправду. Этого письма не существовало вовсе. Камилла попросила меня рассказать тебе о таком письме. Она думала, что это предупреждение как-то облегчит для тебя предстоящий разговор с Юргеном.
— Мама, а ты помнишь, что ты тогда говорила мне?
Она крепче сжала костыль и покачала головой.
— Ты сказала: «Рената, я всегда буду на твоей стороне».
Воины на алебастровых часах подняли свои мечи. Один ударил четыре, другой — девять раз по серебряному колокольчику, который тут же зазвенел в ответ на эту атаку. Я видела по маме, что она очень устала, что разговор слишком тяжел для нее и что больше она ничего не хочет слушать.
Свет на лестнице не горел. Я вспомнила, что это случалось и раньше, крепко оперлась на перила и стала медленно спускаться. Стекла высоких окон старого дома, в котором жила мама, имели дымчатый, матовый оттенок и почти не пропускали свет с улицы. Я сосчитала ступеньки первого пролета лестницы и уже была на площадке следующего этажа, когда внизу кто-то открыл входную дверь ключом. Я знала, что в девять часов вечера ее запирают. Следовательно, мне нужно было попросить вошедшего выпустить меня. Я остановилась и стала прислушиваться к шагам, которые быстро приближались ко мне. Я знала эту походку.
