выпрямилась, чтобы показать ему глубокие впадины под ребрами, обвисшую грудь — эти еще не затянувшиеся следы моей болезни.
— Посмотри на меня, а потом решишь, нужна ли я тебе такой, захочешь ли ты меня после этого, — спрашивала я его быстро, не переводя дыхания. Он в это время рассматривал меня так, как будто это была не я, а другая женщина, которую он видел впервые. Потом он повернулся и, опустив плечи, вышел из комнаты.
Я медленно оделась. Я делала это не спеша, нарочно затягивая время. Когда я наконец вошла в гостиную, Грегора уже не было. Я знала, что он больше не вернется. Это был первый настоящий плюс в моем списке надежд, но я не испытывала ни радости, ни удовлетворения, а сидела неподвижно, в неудобной позе за журнальным столиком и, опершись на него руками, через равные промежутки времени повторяла: «Ничего, все пройдет, ничего, все пройдет». Ужинать я не могла. Только на следующий день, когда я отнесла его вещи на почту, мне стало легче, и я подумала о том, что у меня появился лишний шанс завоевать Матиаса. Кроме того, я почувствовала себя более свободной, чтобы приступить к выполнению главной своей цели — абсурдной попытки разгадать Камиллу.
Каска лежала у меня на трюмо. Она была огромной и владела всем пространством комнаты. Вопреки всем доводам рассудка, через несколько дней после визита к маме я пошла в лавку старьевщика и купила ее. Владелец магазинчика, молодой человек, зло посмотрел на меня и сказал: «Что, хорошие воспоминания?»
— Если эти вещи вам не нравятся, зачем вы тогда продаете их? — спросила я, но он ничего не ответил. Цена была высокой. Молодой человек объяснил, что у него нет бумаги, чтобы запаковать каску. Я стеснялась нести ее домой неупакованной и пошла искать канцелярский магазин. Когда я вернулась, продавец с любопытством наблюдал, как я заворачиваю каску в бумагу. Я не очень-то ловко справлялась с этим занятием. Принеся каску домой, я поняла, что ее покупка не была простым капризом с моей стороны. Я все больше осознавала тайные причины, которые двигали мной и которые я хотела скрыть даже от себя самой.
Пришла Инга, мы болтали о работе и повседневных делах. Когда я прошла за чем-то в спальню, она через открытую дверь увидела каску и была неприятно поражена. Она спросила, зачем она мне. Я могла бы легко что-нибудь придумать, но не стала этого делать и рассказала ей не только о том, откуда и как каска появилась у меня, но и зачем. Я вела себя так, словно была под гипнозом.
Это случилось, когда я уже почти точно знала, что Юрген изменяет мне. У меня не было доказательств, да я и не хотела их иметь и избегала любой возможности получить их. Юрген часто задерживался вечерами, не объясняя мне почему. В выходные дни он зачем-то назначал встречи с зарубежными партнерами или что-нибудь в этом роде. Он стал особенно внимателен ко мне и беспрерывно пытался выполнить мои желания, даже если у меня их не было. Я видела, что он, как и я, страдает и вряд ли вполне счастлив. Я не задавала вопросов. Во мне росли беспокойство и тревога, и я вела себя несвойственным мне образом: или была слишком активна — ходила одна в театр, на доклады, в школу иностранных языков, достала пролежавшие много лет коньки, делала зарядку и Бог знает что еще, или погружалась в летаргическое состояние — по полдня не вставала с постели, ходила целый день в халате, непричесанная, ненакрашенная, а потом, когда Юрген приходил домой, старалась не попадаться ему на глаза. Во время одной из активных фаз мне вдруг пришла в голову идея устроить праздник. Была масленица. Матиас сразу же загорелся этой затеей и обещал мне помочь. Юрген, казалось, был не в восторге от моего предложения, но все же, видимо из чувства вины, не сказал «нет», Я составила список гостей, в котором было примерно тридцать человек. Потом я вычеркнула два имени, но позже решила их оставить, однако всякий раз, когда я брала список в руки, они, написанные красными чернилами, бросались мне в глаза. Камилла и Франц Эрб.
— Камилла, — спросила Инга, — это та женщина, которая тебя преследовала?
Инга знала о Камилле немного. Она не могла понять всех обстоятельств этой истории. Это было и не важно. Я должна была рассказать ее и, утвердительно кивнув в ответ, продолжала:
— Я не сказала Юргену, что пригласила Камиллу с мужем. Это не значит, что я хотела их видеть. У меня просто не хватило смелости обойти Камиллу, которая наверняка узнала бы об этом празднике. В один из редких вечеров, когда Юрген был дома, я спросила его, какова, по его мнению, должна быть основная идея праздника. Вопрос был некстати, я знала, что Юрген не хочет иметь никакого отношения к этой затее. Он с трудом подавил раздражение, потом взглянул на меня так, как будто видел меня насквозь, и сказал: «Ты так долго ломала голову над этим праздником, неужели ты сама не можешь хоть что-нибудь предложить?»
— Я бы на его месте задала точно такой же вопрос, — сказала Инга.
— Ты права, но я была тогда в полной растерянности. Что бы я ни делала, о чем бы ни думала — все казалось мне неинтересным, неумным и неестественным. Конечно, я думала и о девизе праздника. Может быть, некоторые из моих идей были вполне приемлемыми, но я просто не отваживалась рассказать о них Юргену из страха быть смешной. Сейчас мне это кажется глупым, малодушным, но тогда я не могла вести себя иначе. Я пробормотала, что все, что мне пришло в голову, не годится, но я убеждена, что он найдет правильное решение.
— Ты подчинилась ему и этим только усложнила его жизнь, — вставила Инга.
— Может быть. В любом случае он или не мог, или не хотел об этом думать. Он что-то бурчал себе под нос, потом встал и сказал: «Возьми что-нибудь типа „Прошедшее и грядущее“. Эта тема универсальна, и каждый сможет подобрать костюм, который ему нравится».
Инга сочла это решение простым, не особенно оригинальным.
Я подтвердила, что подумала точно так же, но не стала противоречить Юргену и мучить его дальше, когда он поднялся, вздохнув с облегчением. Матиасу, которому тогда было десять лет, этот девиз показался скучным. Но, несмотря на это, он ярко раскрасил приглашения. Это внесло в мои приготовления радостную ноту. Когда я разослала их, то пожалела, что затеяла все это, однако было уже поздно.
До начала праздника оставалось еще три недели. Вечерами я сидела с Матиасом в детской, и мы мастерили из бумаги и фольги декорации. Они должны были изменить вид всей квартиры, начавшись уже в прихожей. Матиас относился к этим приготовлениям с необычной серьезностью и рвением. Проведя с ним полчаса или час, я уходила, чтобы заняться другими делами, и оставляла его одного. «Мама, ты где?» — кричал он время от времени и показывал мне, что он успел сделать. Я по большей части даже не смотрела на его поделки, только кивала головой. Мне все было противно.
— С тобой нелегко было жить в то время, — произнесла Инга.
— Да, — сказала я, — когда я сейчас вспоминаю те дни, то думаю, что вряд ли мужу и сыну доставляло большое удовольствие общение со мной. Но я и сама себе не нравилась. Примерно за неделю до праздника я объявила Юргену, что передумала и не хочу ничего устраивать. Я собиралась сообщить всем о своем решении под каким-нибудь удобным предлогом. Юрген разозлился, но потом с каменным выражением на лице сказал, что я должна сделать так, как считаю нужным. Тогда я решила оставить все по-прежнему, но мужу ничего не сказала. Не без задней мысли.
— Могу представить, что ты задумала, — сказала Инга, — Наверное, дня за два до праздника ты спросила его: «Ну, как у тебя дела с костюмом?»
— Ты угадала. Именно это я и спросила как бы невзначай, мимоходом. Он удивленно посмотрел на меня: «Какой костюм?» Я прикинулась изумленной: «Ты всерьез принял мои слова? Разумеется, я не собиралась отказываться. Разве ты не заметил, что Матиас все время мастерит декорации? Конечно, если так долго не заглядывать в детскую». Юргену стоило больших усилий взять себя в руки.
«Я был в детской, Рената. Но я не придал значения тому, что в комнате Матиаса все еще разложены украшения». — «Хорошо, — ответила я, — тогда отвлекись, пожалуйста, на полчаса от своих мыслей и подумай, в каком костюме ты хочешь быть на вечере. Сходи в пункт проката и выбери себе костюм».
Я была довольна собой. То есть мне казалось, что была довольна. На самом деле все внутри меня дрожало и вибрировало, приступы слабости следовали один за другим. Юрген молчал. «Что случилось? — с вызовом спросила я. — Почему ты не отвечаешь?» — «Потому что мне тяжело отвечать, Рената. Я, собственно говоря, не буду принимать участия в этом празднике». — «Ты с ума сошел, — закричала я. — Прикажешь мне одной управляться с тридцатью гостями на костюмированном балу? Ты не можешь бросить
