В старых домах остались еще старинные приспособления в виде чугунных сеток, на которые раньше ставили мешки с углем или деревянные бочки. Здесь тоже было такое устройство, я знала об этом. Наконец мне удалось нащупать его. Правда, теперь сетка уже не откидывалась, но мои руки вцепились в холодный металл, и мне стало легче. Шаги все приближались, не останавливаясь ни на минуту. Мне хотелось сделаться маленькой, незаметной, хотя я и понимала, что это бессмысленно. Я попробовала задержать дыхание. Вряд ли мне удастся спрятаться и на этот раз. Пусть будет что будет, решила я. Когда нас разделяли лишь несколько ступенек и чувство ее непосредственной близости полностью овладело мной, она тоже поняла, что здесь кто-то есть и замедлила шаги. Стоя на небольшом расстоянии от меня, она, видимо по очертаниям моей фигуры, узнала меня.
— Рената? — нерешительно спросила она.
— Камилла, — сказала я, и в этом ответе прозвучала надежда.
Я отпустила решетку и сделала шаг ей навстречу. Теперь я видела всю ее. Нас разделяло прошлое. Оно словно парализовало нас, мешало говорить. Холод прожитых десятилетий плотно сомкнулся вокруг нас на этой лестничной площадке и больше уже не отпускал нас. Мы не могли видеть глаза друг друга. От этого нам стало легче.
— Я прихожу, а ты уходишь, — сказала наконец Камилла.
— Спустись, пожалуйста, со мной, — сказала я. — До двери. У меня нет ключа.
— У меня есть, — ответила Камилла. — Я открою.
Мы молча спустились по лестнице. Камилла шла впереди, и я с трудом поспевала за ней. Она открыла дверь и прошла со мной несколько шагов. Улица была залита светом. Наконец-то я могла разглядеть ее. Это оказалось не так страшно, как я думала.
Грегор потерял работу.
После моей болезни он не появлялся, а я не звонила ему. Связь между нами прервалась. Я все больше убеждалась, что не нуждаюсь в его присутствии и что мое намерение порвать с ним легко осуществимо. У меня остались кое-какие вещи Грегора, я сложила их вместе и убрала подальше, чтобы они не попадались мне на глаза. В глубине души я надеялась, что он больше не объявится. Но вскоре после моей встречи с Камиллой он появился опять.
На нем был самый элегантный из его костюмов, но он явно злоупотребил туалетной водой и где-то пролил на костюм сливянку. Это сочетание запахов не способствовало более радушному приему с моей стороны. Он, кажется, и не ожидал, что я встречу его с энтузиазмом. Он медленно вошел, медленно сел и неторопливо начал разговор, тщательно стараясь не упоминать о моей болезни. Он как бы невзначай сказал, что, как он видит, у меня опять все в порядке. Дальше он не стал развивать эту тему. Потом он многословно и с большим апломбом рассказал о своих последних закупках, которые якобы принесли его фирме большую прибыль. Когда я из вежливости хотела похвалить его, он неожиданно вскочил и закричал:
— Ты знаешь, что они сделали? Они уволили меня. И это благодарность за мою напряженную работу, за мою обязательность, за мои ноу-хау. Понимаешь? Они уволили меня, лучшего работника. Под благовидным предлогом конечно, но я не давал им никакого повода. Это не умещается у меня в голове, Рената, просто не умещается.
Я знала, что Грегор хороший работник. Но повод для увольнения все же, я думаю, был. Раньше я приложила бы все силы, чтобы выяснить, в чем дело. Но сейчас мне было все равно. Все равно, какую глупость или неосторожность допустил Грегор. Это больше не интересовало меня. Я терпеливо ждала, когда прекратятся его многословные, гневные, а под конец даже слезливые жалобы, и сохраняла многозначительное молчание. В глубине души я радовалась его несчастьям и не стыдилась этого. Но просьба, с которой он в заключение обратился ко мне, была совершенно неожиданной.
— Рената, — сказал он, немного помолчав, — ты должна помочь мне. Я, ну, в общем, если говорить честно, у меня в данный момент абсолютно нет денег. Деньги под расчет мне еще не дали, а я в последнее время сильно потратился.
Я была весьма озадачена, но когда он захотел доложить мне о своих расходах, остановила его.
— Извини, Грегор, — сказала я, — я не могу и не хочу больше ничего для тебя делать.
— Я не понимаю, — ответил он, ошеломленный моими словами, — что значит «не хочешь?»
— Наши отношения, — осторожно начала я, не желая его обидеть, — изменились. Они уже давно далеко не безоблачны. Нам нужно расстаться.
— Вот как ты заговорила. Действительно, в последнее время обстоятельства не позволяли мне заботиться о тебе. У меня были трудности. Женщины не в состоянии понять это. Когда им перестают уделять внимание, они ищут объяснения в личных отношениях, обвиняют мужчин в подлости. Все женщины одинаковы. Но ты, Рената, не должна быть такой. Ты другая.
Он перешел на пафос и ожидал, что это произведет на меня впечатление. Но моя реакция была иной.
— К сожалению, я больше не в состоянии вести себя так, как ты этого хочешь, Грегор. Пока мы не встречались, случилось много такого, что переменило мою жизнь. Боюсь, что вряд ли я вообще в какой-то степени буду соответствовать твоим ожиданиям. Поэтому лучше прервать наши отношения.
Грегор поднял подбородок, закрыл глаза и, откинувшись на спинку кресла, сказал:
— Можешь не продолжать. Я все понял. Я никто, у меня нет средств к существованию, будущее мое неопределенно. Я не имею права испытывать привязанности к женщине. Я должен уйти — это все, что мне остается.
Ситуация угрожала зайти в тупик. Его глупое поведение не на шутку рассердило меня, но в то же время мне было жаль его. Я нужна ему сейчас, именно сейчас. А я усадила его на стул возле двери. Может быть, мне следовало уступить и таким образом оттянуть конец? Нет.
— Я расскажу тебе, что у меня случилось, — сказала я вызывающе.
— Не утруждай себя, — услышала я в ответ. — Я пойду домой, все обдумаю и сам со всем справлюсь. Мое положение все же не безвыходно. По крайней мере в том, что касается финансов. В остальном…
Грегор развязал галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Я молча смотрела на него. Наконец он встал и шагнул к двери. Я была уверена, что этим дело не кончится, и была права. Он вдруг быстро повернулся ко мне так, что каблуки его ботинок заскрипели, протянул ко мне руки, подался вперед, положил голову мне на плечо, обнял меня.
— Не оставляй меня в беде, — быстро сказал он, уткнув свой горячий лоб в мое платье. Меня словно парализовало, я не могла пошевелиться. На несколько секунд я вдруг поверила, что ко мне вернулся сын, Матиас, и просил простить его и помочь ему.
Я хотела гладить эти волосы, говорить слова утешения и сочувствия, излить всю доброту, которая невостребованной жила во мне и только ждала своего часа. Но огромным усилием воли я подавила эти чувства, прогнала прочь душащие меня слова, страстно повторяя одно: «Уходи, уходи же!»
Но Грегор не уходил. Он еще сильнее обнял меня, прижался мокрой щекой к моему лицу, попытался поцеловать меня. Я высоко закинула голову, его губы скользнули по лицу, он стал целовать мою шею. Этим он окончательно разрушил мои не нужные никому материнские чувства, но одновременно разбудил другие, ставшие уже чужими. Я была еще не слишком стара, не совсем уничтожена, чтобы сразу же расправиться с ними. Он с силой прижал мое безжизненное тело к двери спальни, сопротивляться ему было невозможно. Он тащил меня, как безжизненную куклу, к кровати, беспрерывно целуя и лаская, шептал какие-то слова, которые я не могла разобрать. В эти минуты я ненавидела его так же сильно, как и желала. Во мне бушевали и боролись два огня, два пламени. Но какая-то небольшая частичка моего мозга еще могла ясно мыслить. Я понимала, что мне осталось слишком мало времени, чтобы освободиться от него. Чем ближе мы подходили к кровати, тем свободнее держался Грегор, тем смелее и грубее становились его ласки, тем громче он говорил. Я слышала, как он сказал: «Ну вот и хорошо, Рената, теперь ты опять моя». От этих слов я пришла в себя, разум победил и мои и его не нужные мне чувства. Я искала выключатель. Он был совсем близко, на стене, к которой прижимал меня Грегор. В последний момент я нащупала его и ударила по нему кулаком. Нас залило холодным, ярким светом. Грегор не был готов к этому и, испугавшись, выпустил меня из рук.
Быстрым движением я распахнула платье и сорвала его с себя. Потом порывисто сняла белье и
