лоток. Он куда-то исчез. Проходя мимо Камиллы, которая разговаривала с одним из гостей, я расслышала только два слова: моя дочь. В этот момент я поняла, что означает наряд Камиллы. Именно так и не иначе одеваются, когда идут на свадьбу. Именно с такой сдержанной и все же полной смысла торжественной элегантностью. Да, это была она: великолепная и эффектная мать невесты.
— Может быть, ты преувеличивала, — сомневалась Инга, — твоя фантазия слишком разыгралась и причиной всех этих мыслей был страх?
— Нет, — ответила я, — слушай дальше. Несмотря на вывод, который сделала, я продолжала поиски лотка. На настойчивые просьбы гостей я пыталась судорожно шутить.
Вдруг передо мной появилась Камилла и спросила, нельзя ли ей помочь мне. Я сказала: «Да. То есть нет. Как хочешь». — «Ящик с лотерейными билетами стоит в другой комнате, если ты его ищешь», — спокойно сказала она. Лоток стоял на буфете. Он был придвинут к самой стене. О нем мог знать только тот, кто его поставил туда. Камилла достала его. «Ты выглядишь усталой, Рената, давай вместе раздавать билеты». Я хотела отказаться, но Камилла уже взяла себе часть пестрых записок. «Подожди, — сказала я, — нам нужен какой-то сосуд или что-то в этом роде, куда мы могли бы положить билеты». — «Не ищи, — ответила она, — у меня, кажется, есть как раз то, что нужно». Она вышла. Я видела, что она пошла в прихожую.
Гости встали в круг, начали аплодировать, некоторые уже изрядно выпили и громко выкрикивали какие-то глупые замечания, один громче другого. Не знаю, откуда у меня взялись силы войти в этот круг, но я сделала это, причем была уверена, что веду себя естественно и свободно. «Минуту терпения, — крикнула я, — сейчас придет моя подруга Камилла с остальными билетами». — «Где она, черт с ней, сколько можно ждать», — услышала я в ответ. Наконец дверь отворилась и появилась Камилла. Она несла какую-то посудину, нельзя было разобрать, что именно, так как Камилла обхватила ее руками и при этом еще растопырила пальцы. Она подошла к ближайшему из гостей и сказала: «Пожалуйста, берите билеты». Тот вдруг отпрянул, другие с любопытством столпились вокруг Камиллы, все как-то странно оживились. Я осталась стоять одна с моим полупустым красным лотком. Я знал а, что тоже должна подойти к Камилле и, когда я сделаю это, случится что-то неприятное и ужасное.
— Что же ты сделала? — взволнованно спросила Инга.
— Я приближалась к ней. Медленно. Шаг за шагом. Никто не хотел брать билеты у Камиллы, все отходили в смущении, что-то бормоча. И вот Камилла повернулась ко мне. «Никто не хочет ничего брать, — сказала она насмешливо, — разве не странно, никому не нужны лотерейные билеты. Возьми хоть ты один, Рената». И она протянула мне то, что было у нее в руках, — немецкую каску времен второй мировой войны.
Это воспоминание заставило меня еще раз пережить случившееся. Я молчала, быстро и тяжело дыша. Инга тоже притихла. Она глядела на меня, ее пальцы беспокойно двигались. Она не могла понять всего, но все же уловила, что случившееся имело для меня судьбоносное значение. Я чувствовала потребность рассказать все до конца, сказать всю правду об одной из частичек моей жизни и этим рассказом попробовать уничтожить стену между мной и Камиллой, полностью состоящую из таких эпизодов.
Наконец Инга спросила:
— Ты взяла билет?
— Да. Я должна была до конца исполнить роль хозяйки дома и своим примером подбодрить гостей. Несмотря на страх и желание защититься, это оставалось главным мотивом моего поведения. За Камиллой, которая вызывающе засмеялась, желая положить конец моей нерешительности, вдруг возник Франц Эрб, большой и серьезный. Он смотрел на меня предостерегающе и уже поднял руку, чтобы сделать отрицательный жест, но я уже опустила руку в каску и вытащила билет. Он был больше, чем другие, и как бы сам шел мне в руки. Я тотчас же увидела, что не делала такого билета. Мне стало ясно, что он не обозначает ни выигрыша, ни проигрыша. Этот билет, наоборот, что-то отнимает у тебя самой. Я открыла его. Вокруг стало тихо. Люди, даже если они не трезвы и на какое-то время выпали из будничного течения жизни, чувствуют несчастье другого. Я прочла то, что было написано в билете. Его содержание не было для меня открытием. Славу Богу, у меня еще хватило сил, чтобы спокойно сложить этот билет, обернуться к гостям и сказать: «Я ничего не выиграла». Потом я покинула их и больше уже не возвращалась.
— Сейчас ты, наверное, уже можешь признаться, — сказала Инга после короткой паузы, во время которой прошедшее было сильнее настоящего, — что было написано в том билете.
— Ах да, — сказала я. — Это очень просто: «Юрген уехал с ней. У тебя больше нет шансов. Ты проиграла».
— С кем это «с ней?» — спросила Инга.
— С Вереной, — сказала я, — дочкой Камиллы. Теперешней женой Юргена.
— А что означает эта каска в твоей комнате? — спросила Инга озадаченно, но очень заинтересованно.
— Может быть, — ответила я, — она даст мне шанс на этот раз.
Спустя пару дней после визита Инги мне позвонила Камилла. Она старалась вести себя непринужденно и сообщила мне, что маму мучит совесть. Она думает, что обидела меня и страдает от этого. Не зайду ли я к ней? Я ответила, что пока не могу этого сделать, а вот с тобой, Камилла, я охотно поговорила бы. Молчание длилось недолго.
— Хорошо, — сказала она. — Мне заехать к тебе?
Мы назначили срок встречи.
— Мы все отлично придумали.
— Отлично, — подтвердил Толстый и переложил квадратный, обтянутый зеленым блестящим шелком футляр из одной руки в другую.
— Ты уверен, что твоя мама обрадуется? — спросил Матиас.
— Еще бы. Она, правда, сразу же захочет узнать, на какие деньги я купил такой дорогой подарок. Я скажу ей, что это просто счастливая случайность, а о том, где я купил его, я, естественно, ничего не буду говорить. Потом начнутся рождественские каникулы, и она быстро забудет о моих плохих оценках.
— Помни, что две трети суммы ты должен выплатить мне до конца этой недели, если в ближайший выходной поедешь домой.
Матиас сказал это очень серьезным тоном.
— Не беспокойся, — ответил Толстый. — Эти деньги я как-нибудь наскребу.
Он открыл футляр. На зеленом бархате лежали коралловые бусы. Бусинки были круглыми, блестящими, окрашенными в глубокие тона от темно-розового до светло-оранжевого. Они состояли из трех рядов, которые тяжело и торжественно покоились на мягкой ткани.
— Я думаю, — сказал Толстый, восхищенно покачав головой, — они очень дорогие. Я бы на твоем месте ни за что не стал продавать их.
— Папа сказал мне, что у них такие вещи не очень дорого стоят. Там полно коралловых украшений. Поэтому подарок не должен вызвать никаких подозрений. Не бери в голову.
Толстому только это и нужно было. За два дня до отъезда он отдал Матиасу две трети всей суммы. Цена была небольшой, и деньги он собрал без труда. Матиас собственноручно вручил другу бусы и после этого почувствовал себя необыкновенно легко и свободно.
Общаться с отцом было очень приятно. Перед приездом в интернат отец позвонил директору и предупредил его о своем визите. Директор в свою очередь сообщил эту новость Матиасу и на весь день освободил от занятий.
Юрген появился около десяти утра. Матиас ждал его в приемной. С тех пор как он узнал о встрече, он все время пытался представить себе отца. Три года — долгий срок, за это время человек, пусть даже в годах, может сильно измениться. «Он наверняка поседел, — думал Матиас. — Может быть, пополнел. У многих мужчин в пятьдесят появляется живот. Какое сейчас у него лицо — постаревшее, отекшее? Мужчины под пятьдесят увлекаются алкоголем. Какая у него походка? Наверное, не такая быстрая и стремительная, как раньше. Мужчины под пятьдесят очень хотят казаться спортивными и подтянутыми, но им это не всегда удается. А его отношение ко мне? Ведь мы жили врозь не три, а пять лет, а это кое-что. У мужчин под пятьдесят всегда проблемы с сыновьями».
Матиас специально оделся очень небрежно. Он не хотел своим внешним видом выдать то значение,
