Камилле и тихо окликнула ее.
— Уйди, мне нужно подумать, — сказала та, отвернувшись.
— Я могу тебе помочь? — спросила девочка.
— Нет, ты не можешь, уходи. Я хочу быть одна.
«Ты не можешь» — это означало, что Камилла хочет, чтобы ей помог кто-то другой. Девочка загрустила и попробовала найти утешение, занявшись каким-нибудь делом. Из всех углов она собрала в одну кучу всякий хлам: старые, ненужные вещи. Она составила их в один ряд. Потом ей пришла мысль порадовать Камиллу. Она нашла деревянное блюдо, расписанное по краю цветами. У него был веселый симпатичный вид. Рената отложила его в сторону и продолжила свои поиски дальше. Так она добралась до комнаты украинцев. Она знала, что сейчас все в поле, и из любопытства зашла туда. Комната была не проветрена, кровати не убраны, рабочая одежда лежала на полу, она нашла в куче сваленных друг на друга инструментов банку красной краски и кисточку. У Ренаты возникла чудесная, счастливая идея раскрасить блюдо краской. Тогда она понравится Камилле. Она потащила банку во двор.
— Откуда это у тебя? — удивилась Грета Ахтерер, увидев Ренату около сарая с кисточкой в руках. Рената сказала ей. Крестьянка удивилась. Она не припомнила, чтобы они когда-то что-нибудь красили этой краской. Ее муж тоже не помнил.
В этот же день лесник заметил на деревьях красные стрелки, которые вели прямо к тому месту, где Ганс Ахтерер и украинцы спрятали станки. Стрелки нельзя было не заметить. Они ярко блестели на солнце, как бы приглашая следовать за ними. Расстояние между деревьями с ярко-красными отметинами было таким малым, что сбиться с пути было просто невозможно. Так лесник пришел к глубокой яме недалеко от дороги. В ней стояли, выкрашенные той же краской, станки. Два неизвестных красных чудовища, непонятно как здесь очутившиеся. Лесник побежал назад и заявил о находке бургомистру.
Новость о красных чудищах, найденных в лесу, мгновенно распространилась по деревне. Ганс Ахтерер, услышав ее, сразу понял, что случилось.
Вечером он привел в порядок все свои дела, обсудил с женой важнейшие проблемы. Она была, как всегда, сдержанна и внешне спокойна. Он не услышал от нее ни одного упрека. Как он и опасался, украинцы не вернулись вечером с поля. Вместе с ними из их комнаты исчезло и их небогатое имущество.
Побег украинцев Ганс Ахтерер воспринял очень тяжело. Он не винил их в своих трудностях. Он сказал себе, что сам должен ответить за их поведение и за дальнейшую судьбу. Они наверняка скрываются в лесах, и на их поиски уйдет несколько дней. Через некоторое время их схватят и будут допрашивать. Вряд ли из их запинающихся ответов можно будет составить сколько-нибудь ясную картину. Наверняка узнают лишь о том, где они работали и для кого выполняли запрещенную работу. Что с ними будет дальше, Гансу трудно было представить.
«Значит, они мне все же не доверяли, — думал Ганс Ахтерер. — Если бы они вернулись, я смог бы защитить их. Но на это они не рассчитывают. Что же я в них не понял?»
Разговор с бургомистром, состоявшийся поздно вечером, показал Гансу, что он правильно оценил ситуацию. Подозрительным это дело было не столько из-за станков, сколько из-за похожей на спектакль истории их находки. За всем этим стоит больше чем только укрывательство народнохозяйственного имущества. Все указывает на тайные махинации врагов народа, которые устроили эту провокацию или из- за внутренних распрей, или хотели таким способом отвлечь внимание от других своих акций. Так говорил бургомистр, который очень гордился необычными для себя, но трезвыми и ясными рассуждениями.
Откуда у Ганса Ахтерера эти станки? От словенского дельца, имя которого он забыл. Он взял их на хранение из любезности, на очень короткое время. Почему он вывез их? Потому что ему нужен был амбар, потому что он почувствовал, что с этими станками не все в порядке. А он не знает, кто нарисовал эти стрелки, покрасил машины в красный цвет и таким образом выдал тайник? «Нет, — ответил Ганс Ахтерер, — я не могу этого объяснить».
Бургомистр сказал, что, к сожалению, должен доложить об этом случае в гестапо. Кроме того, к нему уже давно поступают сведения о подозрительном поведении Ганса Ахтерера. «Значит, бургомистр исполнит свой долг», — подумал Ганс Ахтерер.
Домой он шел уже ночью. За эту короткую дорогу до дома он понял, что все имеет свою цену и за все приходится платить. Конец войны отмечен абсурдными, нелепыми событиями. Ганс Ахтерер был убежден, что доживет до этого конца.
На следующий день в их доме произвели обыск. Семь мужчин перевернули все вверх дном. Они исполняли свою работу тщательно, серьезно и молчаливо. Жильцам приказали оставаться на месте. Рената и младшие дети Ахтереров испуганно притаились в углу комнаты. Петер с белыми от страха губами не спускал с мужчин глаз. Ганс Ахтерер, когда требовалось, давал необходимые справки. Его жена гладила белье. Камилла сидела на подоконнике и смотрела в сторону монастыря.
Они почти ничего не нашли, изъяли только счета и всю религиозную литературу. Под конец было обнаружено множество маленьких, перевязанных шнурками пакетиков с украшениями Ирены Бухэбнер. Такой способ хранения показался им подозрительным, и они забрали их с собой.
— Я получил телеграмму от Густава, — сказал Ганс Ахтерер своей жене после обыска. — Он не может приехать за Ренатой.
Грета собрала последние остатки сил, чтобы сдержаться.
— Это ты тоже хочешь взять на себя, — с горечью сказала она.
— Я попытался объяснить происшедшее бургомистру и буду придерживаться своей версии. Густав здесь ничем не смог бы помочь.
Грета долго искала чемодан. Чемодан был очень стар. Это с ним Ганс Ахтерер однажды приехал в Вену, в гимназию, где подружился с Густавом Бухэбнером. Ганс попросил жену не собирать много вещей: что-нибудь из одежды, белья, пару книг.
На следующее утро Грета объявила девочкам, что инженер не сможет за ними приехать и поэтому она сама отвезет их сегодня к поезду. Камилла сопротивлялась этому неожиданному отъезду как могла. Накануне она обращалась за помощью к Петеру. Он был ее последней надеждой. Но нежные слова, которые она впервые ему сказала, запоздали. Петер сначала взял письмо и согласился отнести его в госпиталь, но потом порвал его на мелкие кусочки. Камилле не осталось ничего другого, как дожидаться какой-нибудь весточки от Винцента. Но ее ожидания были напрасны.
— Мне нужно уйти, — сказала она Ренате. — Ненадолго. На четверть часа. Может быть, Грета не заметит меня. Я уйду, а ты сиди молча.
— Нет, — ответила девочка, которую охватывало отчаяние от мысли о предстоящем отъезде. — Я не пущу тебя. Только не сейчас. Если ты уйдешь, я начну кричать. Я все всем расскажу, всем.
Камилле так и не удалось скрыться от навязчивого внимания ребенка.
Вечером на хутор Ахтереров пришел солдат. Грета не знала его. Он назвал свое имя и спросил Камиллу.
— Ах, это вы, — сказала крестьянка. Она видела, что он очень боялся ее ответа. Ей стало жаль его.
— Камилла уехала, — сказала она.
Солдат поблагодарил и медленно вышел со двора.
«Ротенвальд, — думала Грета. — Это имя я где-то слышала. Он, кажется, уже приходил к нам».
Но своего мужа она уже не могла расспросить об этом.
Я попросила Ингу поехать со мной в аэропорт, чтобы встретить Матиаса. Но потом отказалась от этой затеи. «Зачем мне его встречать, если я его не провожала», — подумала я.
Самолет прилетал вечером. Возвращаясь домой из бюро, я купила к ужину все, что любил Матиас. Я понимала, что после этой поездки нам необходимо выяснить наши отношения и прийти к какому-то согласию независимо от того, где будет учиться Матиас. Я была готова к этому.
Я чувствовала себя намного спокойней, чем когда ждала Камиллу. Тогда мне казалось, что я владею ситуацией. Я старалась показать ей, что мне нечего терять. С сыном все обстояло по-другому. Мы оба знали, чего могли лишиться.
