постели. И нарядилась к ужину, чтобы достойно принять сэра Арчибальда с супругой. Поужинали, и тут оба лорда, вообрази себе, к псарям подались – пить эль и горланить! Наш так обрадовался, что красотку в замок заполучил, что последнюю совесть потерял. У него был свой расчет – дождаться, пока весь Блокхед-холл уснет, и леди, соответственно, а самому – к Марианне. В общем, времени мы из-за этого потеряли достаточно. И главное, сходить за Марианной я боялся – вдруг у самой двери покоев сэра Эдуарда я с нашим лордом столкнусь? И спросит он меня – а что ты тут, братец, делаешь?
– А дальше? – нетерпеливо спросила Люс.
– Дальше – набрался я-таки смелости и пошел за Марианной. А поздно уже, у леди глаза слипаются. Она ведь раньше всех в замке встает, все хозяйство на ней. Я ей и говорю – леди, ты бы прилегла, вон из кубка отхлебни, а когда я девицу приведу, то разбужу тебя. И пошел, благословясь. А тут это привидение…
– Опять привидение! – возмутилась Люс.
– Да это то же самое! Женщина вроде, в плаще до пят, волосы по плечам, темные, вьются, а в руке – палка в фут длиной и светится! А плащ-то у нее тонкий, облегает, и что за бедра под этим плащом!
Братец Тук руками показал, какой ширины и крутизны были эти несравненные бедра. Как ему удалось их разглядеть, Люс и спрашивать не стала.
– И что бы вы думали? – продолжал монах. – Привидение постояло, подумало, капюшон нахлобучило и пошло к покоям сэра Эдуарда! И совсем бесшумно туда вошло! Вошло – и не выходит! Я ждал, ждал…
– А перекреститься? – язвительно поинтересовалась Люс.
– Сорок раз, – доложил монах. – А что толку? Я уж и рогатого Хорна поминал… А поди пойми, что привидению в покоях сэра Эдуарда нужно? Что оно там с Марианной делает? И тут меня осенило. В трапезной висит меч, с которым еще покойный дед нашего лорда в святые земли ездил, теперешнему лорду его и не поднять. А в рукоять вделан то ли ноготь, то ли еще какой важный член святого Евстафия… может, даже палец! Святые мощи, словом. Я – в трапезную! А там – мрак, как в преисподней, на полу огрызков гора, бреду я наощупь и только псам на хвосты наступаю, которые после ужина в трапезной и заснули. На псов-то вся надежда, кто еще огрызки подберет? Ну, нашел я меч над камином, отцепил его от стены, иду с мечом к покоям сэра Эдуарда, а сам держу его рукоятью вперед – если привидение на святые мощи наткнется, непременно должно исчезнуть. Иду, иду – и что бы вы думали?
– Ты, монах, глупых вопросов не задавай, а рассказывай, черти б тебя побрали! – не выдержав эффектной паузы братца Тука, завопил рассвирепевший Джек. Монах, которому выходки стрелка уже давно не нравились, не говоря худого слова, тюкнул его кулаком по лбу, от чего Джек безмолвно свалился в куст.
– Ловко я его? – похвастался монах. – Ничего, голубка, не беспокойся, сейчас он очухается. Ты ведь тоже не любишь, когда тебя невежды перебивают. И вдруг слышу я – сопят. Более того – стонут. Оказывается, пока я за мечом ходил, в оконной нише какая-то парочка любовью занялась. Кто-то из служанок леди, не иначе, думаю, а с кем – догадаться нетрудно. Если бы с кем-то из своих, то у мужчин в Блокхеде есть подходящие местечки. Значит, любовника сэр Арчибальд в свите привез.
– А у женщин разве таких местечек нет? – удивилась Люс.
– Женская прислуга возле опочивальни леди спит, а то и в самой опочивальне, им с этим делом труднее, – объяснил монах и вдруг прищурился: – Как же ты, голубка, таких простых вещей не знаешь? Где же ты выросла?
– Где я выросла, потом расскажу, а теперь давай продолжай! – скомандовала Люс. Монах молча смотрел на нее с довольно-таки неприятным подозрением.
– Если бы не твои повадки – сказал бы, что тебя в монастыре растили.
– Считай, что в монастыре, – и, вспомнив горные лагеря, конные маршруты по Кордильерам и Гоби, а также любимую яхту «Стелла Марис», Люс тяжко вздохнула. Мужчины в таких вылазках никогда не участвовали…
– Ладно, с тобой я потом разберусь, – пообещал монах. – И сдается мне, что у тебя то же горе, что у твоей сестрицы. Но ничего, и ей помогу, и тебя не забуду.
Люс изумилась – что за горе может быть у блистательной А-Гард? А монах тем временем продолжал:
– Ну, девочка тоненьким голоском стонет и ахает, мужик басом рычит и подвывает. Вот по голосам слышу – скоро у них финал. Я прямо на одной ноге замер – чего же, думаю, хорошим людям в такую замечательную минуту мешать? Замер я, а меч-то перед собой держу, а весит он – ох, батюшки… А у них все так ладно получается! Вот, думаю, отвалятся они сейчас друг от дружки, я и протопаю со своим мечом. Они ведь понимают, что ночью по замку тоже могут люди ходить, и не больно испугаются. Ну, съежатся там, в оконной амбразуре… Удовольствие-то они уже получили, так?
И тут до Люс, внимавшей вполуха, дошло, о какой такой беде говорил монах.
– Так вот, голубка моя, стоял я на одной ноге, выставив этот окаянный меч, добрых четверть часа, а они все не могли управиться! – торжествующе заявил монах. – Сильны! И так стонали, и этак кряхтели, раза два я уж думал, что все – а-по-фе-оз!
Братец Тук с удовольствием выговорил великолепное слово и с гордостью взглянул на Люс – вот, мол, мы какие слова произносим. Она же буквально держала сама себя за шиворот, чтобы не отлупить братца Тука до кровавых соплей – это надо же, в чем он заподозрил такую женщину, как Люс!
– Так нет же, секундочку помолчат – и опять за дело принимаются. А я-то стою, как дурак, с мечом, в котором этот самый член святого Евстафия, то ли ноготь, то ли целый палец… Наконец мне надоело, я громко так прошагал мимо окна – и, думаешь, они заметили? Я полагаю, что они этак до завтрака пыхтели.
– А дальше? – как можно более кротко спросила Люс.
– Дальше я дурака свалял. Сунулся я с этим мечом в ту дверь, куда вошло привидение. Дверь открыта – а в покоях ни привидения, ни Марианны. Тут я, прости, грешным делом на тебя подумал. Появились неведомо откуда две непохожие сестрички, и, видно, обе с нечистой силой знаются.
– Я же тебя сама умоляла пойти в замок и отдать Марианне браслет, или хотя бы показать его и вывести ее оттуда! – возмутилась Люс. – Если я ведьма, то зачем ты, монах, мне понадобился?
– Да я и сам потом подумал – зачем? В общем, решил я вернуться к леди и доложить, что такая странная приключилась история. А надо тебе знать, что обычно я пробираюсь к леди потайным ходом, а дверца спрятана за резной панелью, на панели изображена псовая охота на кабана, и резьба, поверь мне, преискусная. И вот открываю я тихонько эту дверь, а на меня – р-р-р! Оказывается, леди Лаура новую постельную собачонку завела, та собачонка ко мне еще не привыкла, как покойница Белочка. И вот, пока хозяйка не спала, а я ее утешал, собачонка меня терпела, а спящую хозяйку ей непременно надобно от меня охранять! Ну, не подойти, и все тут! А шум поднимать мне и вовсе ни к чему. Я шиплю, как змей, – леди, леди! Какое там – спит без задних ног…
– А горничные в соседней комнате, что ли, спали? – удостоверилась Люс.
– И горничные, и кормилица с сыночком. Ведь думали, что лорд к супруге ночевать явится. Я не дозвался, а большой шум поднимать тоже не мог – положим, Джоанна ни слова не скажет, она же молочная сестра леди, можно сказать, в приданое к ней была дана. А старая ведьма Бриджет Хаксли?
– Ну и где же ты очутился?
– Да на сеновале! Как раз над конюшней. И заснул я, голубка моя, как убитый. Решил – утро вечера мудренее, утром и поищу Марианну. Странно, конечно, что в покоях сэра Эдуарда ее нет и дверь открыта, да только ночью я все равно этой загадки не разгадаю. Так вот, просыпаюсь я на сеновале от рева!
– От лошадиного рева?!. – воскликнула Люс.
– Да нет же, от бабьего! Выглядываю в маленькое окошко и вижу – стоят две бабищи здоровенные, судомойка и прачка, стоят себе в обнимочку и ревут в три ручья! А глотки-то у обеих – дай Боже, что за глотки! Я им сверху кричу, чтобы заткнулись или по крайней мере перешли реветь куда-нибудь за ограду, а лучше – в лес. А они мне такое снизу преподносят, что я – я! – краснею. Тогда я в окошечко выставился – обеих дур унять, нехорошо все-таки духовное лицо такими словами поносить. Они увидели меня – даже присели от неожиданности. А потом как завопят, чтобы я немедленно шел, бежал, летел в замковую часовню! И чтобы хорошенько молился! Зачем молиться, о чем молиться?… Ничего не понять, один рев. Естественно, я одергиваю рясу и бегу разбираться. Вхожу в часовню – а там… Голубка моя, два раза в
