проблематично…
– А в тот момент, когда это наконец случится, ты испытаешь такое блаженство!… Ф-фу…
Мэй встряхнулась, а Люс, услышав слово «блаженство», поняла, что была права. Именно это слово и не внушало ей ни малейшего доверия.
– Как ты понимаешь, для этого вовсе не бицепсы нужны, – уже совершенно спокойно заключила она.
– Стало быть, и вы собрались улучшать породу? – поинтересовалась Люс.
– Если это еще возможно. Посмотри на меня!
Мэй встала в оконном проеме так, чтобы Люс могла оценить ее фигуру на фоне ночного неба. Но окно было узкое, а фигура – пышная…
– Да-а… В Шервудском лесу ты бы имела успех… – на сей раз вздыхать пришлось Люс. Мэй поворачивалась, чтобы Люс могла оценить ее затянутые в бархатисто-черный комбинезон крутые округлые бедра, тонкую талию,высокую крепкую грудь, гордую и сильную шею, изящный прогиб спины и длину стройных, хотя и слишком крепких, по мнению Люс, ног.
– У нас теперь не встретишь тощей или плоскогрудой женщины, – похвасталась Мэй. – Десантные дети неплохо облагородили генофонд. Конечно, род человеческий будет совершенствоваться бесконечно, и мое сомнение относится вовсе не к его внешним качествам. Я боюсь, что нам не удастся вдохнуть в наших атлетов живую душу. Хотя мы пытаемся…
– И как вы это делаете?
– Мы ищем поэтов, – просто сказала Мэй.
– Поэтов? – изумилась Люс. – Какого же вы ищете поэта в Блокхед-холле?
– Знаменитого Ноттингемского Анонима, – загадочно и вместе с тем гордо ответила Мэй.
– Впервые слышу, – честно призналась Люс.
– Да и я тоже поздновато о нем узнала, – Мэй громко вздохнула. – Знаешь, какого труда нам стоило установить авторство? Зато теперь его будут проходить в школах. И мы… то есть наша группа… ну, это долго объяснять… мы вернем ему его подлинное имя! Это – Эдуард…
– Сэр Эдуард?!? – Люс остолбенела. – Какой же он знаменитый? И не может быть, чтобы он действительно был хорошим поэтом!
– А ты читала его песни? – яростно набросилась на Люс ошалевшая от злости Мэй. – Ты читала его стихи о Прекрасной Леди? Когда я искала его и работала с рукописями в Оксфордской библиотеке, то случайно набрела на архив здешнего аббатства. И я все поняла! Ты просто не знаешь, что его стихи переписывали, и они расходились по всей стране, по всей Европе! Он писал по-латыни, и эти стихи пересылали из монастыря в монастырь. По-настоящему их перевели совсем недавно – и ты не представляешь, какая это была сенсация! И вот я его наконец-то нашла! Я даже прочитала те стихи, которые считались утраченными…
– По-латыни?! – ахнула Люс.
– Подумаешь, латынь… Я выучила эту чертову латынь, чтобы читать его в оригинале! – высокомерно сообщила Мэй. – Конечно, тебе трудно это понять, но я его полюбила. Как в сказке – полюбила, не встретив ни разу, просто за то, что он способен так любить… А знаешь, какого труда мне стоило найти его? Во- первых, он в монастыре сменил имя, во-вторых, его стихи монахи использовали в любовной переписке…
– Монахи?!
– Прежде, чем отправляться в двенадцатый век, нужно изучить побольше, чем историческое фехтование. Монахи и ученые монахини обменивались письмами, посылали друг другу стихи, и нужно было проверить сотню человек, чтобы убедиться – ни один из них и ни одна из них этих стихов не сочиняли. Если бы ты знала, какую мне написали программу-идентификатор! Я прогнала через машину такое количество латыни, что теперь мой архив за хорошие деньги покупает Академия филологических наук.
– И многие у вас вот этак… м-м-м… влюбляются? – осторожно полюбопытствовала Люс, потому что эта исповедь показалась ей довольно дикой.
– Ты хочешь понять – много ли среди нас сумасшедших? – Мэй негромко рассмеялась. – Я начала не с того конца. У нас просто установка – поиск неизвестных поэтов и художников. У известных-то вся жизнь изучена, там трудно вклиниться незаметно и выполнить задание. А для нас же еще очень важно не засветиться. Мы, как и вы, кстати, не имеем права ни во что вмешиваться.
– Но вам, в таком случае, должно быть, безразлично, как выглядит эта поэтическая натура? Он может быть какой-нибудь кривой, косой, даже пузатый? – тут Люс некстати вспомнила братца Тука с его удивительными способностями.
– Хотелось бы, чтобы он был еще и хорош собой, – уклончиво ответила Мэй. – Вот как Эдуард. Знаешь, я даже не верю, что это – он, и что он – такой, такой… Понимаешь, когда я увидела его с факелом… Нет, это трудно объяснить. Мне кажется, я никогда не встречала более красивого лица, и таких светлых кудрей, и таких огромных глаз. Поразительное лицо, правда?
И тут Люс сообразила, что затея Мэй обречена на провал. Ведь этот красавец-поэт уже был влюблен – в нее, Люс-А-Гард! И Люс знала, что ему никогда не понравится Мэй с ее роскошными формами, невзирая на ее страсть к поэзии и прочие достоинства.
Судьба жестоко подшутила над десантницами – пышнобедрая и круглогрудая Мэй, несомненно, пришлась бы по нраву Томасу-Робину, а ей нужен был хрупкий поэт, и никто больше, потому что атлетами она была сыта по горло. Люс же приходила в бешенство, вспоминая великолепного стрелка, а без любви юного поэта спокойно бы обошлась. Но поменяться избранниками они не могли…
Люс задумалась – объяснять ли Мэй-Аларм ситуацию? Или подождать – вдруг узелок как-нибудь развяжется сам собой?
– А как твои дела? – поинтересовалась Мэй. – Это у тебя который по счету десант?
– Второй, – буркнула Люс.
– И как, получается?
– Пока еще нет, – честно призналась Люс. – Но я не сдаюсь. Не все средства еще испробованы… Погоди! А что об этом сказано в моей биографии?
– М-м-м… – отвечала Мэй. – Знаешь, это было бы некорректно…
– Так никто же не узнает!
– А присяга?
– Разве десантницы теперь приносят присягу? – Люс возблагодарила судьбу, что в ее время до этого не додумались.
– Мы называем это присягой.
– Хоть намекни!
– М-м-м… – пока Мэй искала нужные слова, в помещение ворвался взбудораженный поэт. Судя по ее внезапно озарившемуся лицу, вся биография Люс в тот момент у нее из головы разом вылетела.
– Я был прав, леди! – воскликнул он. – Она – в Блокхеде!
– Леди Кэтрин? – спросила Люс, хотя это и так было ясно.
– Мой безумный братец угощает ее ужином! А откуда, скажите на милость, она вдруг взялась?
– Это еще не доказательство! – воскликнула Люс. – Она могла узнать о несчастье и приехать с соболезнованиями.
– Хороши соболезнования… Тело леди Лауры лежит в часовне, а они устроили целый пир! Они все собрались в трапезной – и братец, и сэр Арчибальд, мой бешеный дядюшка, и леди Мэри, моя сумасшедшая тетушка, и леди Алиса, все, все безумцы!…
Поэт был невменяем.
– Что за леди Кэтрин? – шепотом осведомилась Мэй. – И почему это его так возмущает?
Она, гоняясь за черновиками бессмертных стихов, как-то упустила из виду, что в замке произошло убийство.
– Вы их видели сами? Своими глазами? – и Люс, встряхнув поэта за щуплые плечики, прибавила по привычке: – Добрый сэр!
– Нет, мне сказали слуги. Они все прошли в трапезную, все в лучших нарядах, и ждут там меня.
– В лучших нарядах… – Люс задумалась. Она вспомнила, что время было занятное, да только небогатое.
