третьего малыша ему родит.
Люс даже не попыталась вспомнить, сколько лет хронодинамистке. В таком возрасте рожать вроде было поздновато, но раз мельника это не смущает, раз Маргарет довольна своей судьбой, то не станет же Люс взывать к человечеству…
И тут раздался голос рожка.
– Что-то случилось! – воскликнула Маргарет.
Люс и Мэй переглянулись – им тоже следовало нестись на зов. Но оставить Маргарет там, где она всегда могла запастись новой крапивой, Люс не имела морального права. И Мэй поняла это. Взяв мельничиху с обеих сторон под руки, десантницы понеслись вместе с ней к вожаку ватаги.
Вокруг него уже собрались все стрелки. На травке под зеленым дубом остались только монах и Свирель. К ним приказы Томаса-Робина не относились.
– Что еще за ерунда? – спросила Люс, протискиваясь поближе к вожаку.
Тот стоял у изгороди загона, где пасся скот мельника, и выяснял отношения с самим мельником.
– Нет, я ровно ничего ему не приказывал! – оправдывался вожак. – Когда же я распоряжался твоими конями, твоими коровами и твоими дочками?
И он на всякий случай еще раз протрубил.
– Да хватит тебе, все уже в сборе! – недовольно крикнули ему из толпы стрелков. – Давай, говори!
– Скажите-ка вы мне, молодцы, – обратился к ним вожак, – не знает ли кто из вас, куда подевался наш пленник, братец лорда Блокхеда? Никто его ни о чем не просил? Может, кто-нибудь ненароком оскорбил пленника? Невзирая на то, что он помог нам выручить из беды девицу и сдержал свое слово? А ну, признавайтесь, кто что об этом деле знает!
– Он вбежал в конюшню, взял уздечку, – снова начал жаловаться мельник. – Потом смотрю – он уже скачет! Я разозлился – кто же тут моими лошадками распоряжается? Так, выходит, это он сам надумал?
– Черт знает что! – возмутился Томас-Робин. – Ну, не я же ему приказал! С какой это стати я буду приказывать лорду? Что он – оруженосец при моей особе?
– А куда поскакал-то? – спросили мельника из толпы. – Ты покажи направление, может, хоть так разберемся, что он задумал!
– Уж не в Блокхед-холл ли? – забеспокоился кто-то. – Плакал тогда наш выкуп!
– А вон туда и налево, – махнул рукой мельник. – Я видел, как он во-он там мелькнул. Гонять рабочего коня галопом…
– К аббатству поскакал, что ли? – перебил Рыжий Питер.
Люс от сильного толчка отлетела в сторону. Мэй исчезла, как привидение. И только стоявший по другую сторону от нее стрелок мог подтвердить ее материальность – он тоже недоуменно потирал бок. Люс поглядела на стрелка, стрелок – на нее, оба пожали плечами и вдруг услышали дружный вой восторга из четырех десятков глоток.
Мэй, перескочившая высокую ограду загона, уже сидела на второй лошади и посылала ее на препятствие с таким спокойствием, словно тренировалась на ипподроме.
Неопытная в спортивных делах лошадка мельника, видно, поддалась гипнозу. Она лихо одолела изгородь в четыре фута высотой и скрылась в том же направлении, что и юный поэт, унося вцепившуюся в гриву Мэй.
Глава шестнадцатая
Победы, которые мы выбираем
Очень не понравились Люс все эти скачки на неоседланных лошадках. Ее совесть во всем этом деле была вроде как нечиста, и потому у десантницы здорово испортилось настроение. Нависла над ней неприятность, но какая именно – угадать было трудно.
Пока ватага, ничего не понимая, судила да рядила, чего это кроткий пленник вдруг взвился на дыбы и понесся, не разбирая дороги, пока Маргарет, позабыв про все десантные заморочки, успокаивала своего дорогого мельника, Люс медленно вернулась к тому зеленому дубу, под которым оставила Серебряную Свирель и братца Тука. Ей хотелось удостовериться, что хоть здесь все в порядке.
Братец Тук – очевидно, на языке жестов – уговорил певицу перебраться поглубже в кустики. Люс прислушалась, поняла, куда они скрылись, и осторожно отвела рукой ветку.
Свирель лежала в том самом блаженном отрешении, которое Люс уже было знакомо. Монах не торопился – он сидел у ее ног и медленно водил пальцем по босой ступне. Вдруг Свирель негромко ахнула, и у нее сбилось дыхание.
– Ага, – отметил монах, продолжая ласкать белую ножку. Тут он почувствовал присутствие постороннего и поднял взгляд. Люс поднесла палец к губам и всем лицом изобразила вопрос: «Ну?…»
И тут монах поразил ее наповал. Как если бы и не разделяла их с Люс тысяча лет, он бодро поднял кулак с торчащим вверх большим пальцем – мол, все в наилучшем виде!
Затем, видимо, желая показать Люс, как эти дела делаются, легонько потянул юбку Свирели вверх, открыв колено. С коленом он затеял ту же процедуру, ища особо чувствительные местечки, а Свирель помогала ему своими томными «Ах!…»
Увидев, что проказник монах в помощи не нуждается и со сложным заданием справится получше Джека, Люс направилась к стрелкам – на случай, если понадобится удержать их от возвращения под зеленый дуб.
Но ватаге было не до дуба.
Черный Джек вылез-таки из пруда весь в тине и попросил убежища на мельнице – он надеялся, что кто-то из старших дочек мельника поможет ему привести себя в порядок, ополоснет чистой водой и даст какое-нибудь одеяло завернуться, пока его одежда будет выполоскана и высушена на солнышке. Опять же, холодное купание требует согревающего средства.
Самая старшая дочка, которую бдительный мельник не напрасно прятал от «зеленых плащей», тоже была весьма пышной красавицей. Раздеться-то Джек разделся, и бадейку чистой воды, чтобы ополоснуться, получил, и одеяло – соответственно. Да только договорился он с дочкой мельника до того, что не стоит бездарно тратить время, пока штаны с рубахой сушатся на солнышке. Одним словом, парочка закрыла за собой дверь и подперла ее сундуком.
Никто бы этого и не заметил, но один стрелок обратил внимание, что на живой изгороди висит полное облачение «зеленого плаща», вдобавок мокрое. Стали производить дознание. Вся ватага оказалась одетой и сухой, но не хватало Черного Джека. Тут мельник с мельничихой Маргарет, активно участвовавшие в следствии, сообразили, что к чему. Люс явилась вовремя – Мельника держали четверо, в том числе и здоровенный Малютка Джон, мельничиху Маргарет – двое, а Томас-Робин держал речь. Он объяснял мельнику, что лесные стрелки – общественное достояние, и всякая женщина имеет право ими воспользоваться. Но мельник такой благотворительности не понимал.
Пока разбирались с мельником, пока эвакуировали с мельницы и прятали в лесу Джека с новой подружкой, пока мирились за кружками эля, пока опять успокаивали мельника, не желавшего отдавать дочку за голодранца, – наступил вечер. И стоило солнцу зайти за край леса, раздался стук копыт.
Подъехала Мэй, ведя в поводу вторую лошадь мельника. Лицо у нее было такое, что даже подвыпившие стрелки не рискнули соваться к ней с вопросами.
Мэй только глянула – и сам собой образовался проход в толпе, ведущий прямиком к Люс. Она подошла вплотную – и Люс стало страшновато. Такую угрюмую женщину она видела впервые.
– Я два часа стояла у ворот обители, – негромко сказала Мэй. – Два часа. Он отказался выйти. А дурак привратник твердил одно – юный лорд решил принять постриг, и отговаривать его бесполезно. Дьявольским наваждением меня назвал…
Мэй замолчала. Люс боялась вздохнуть.
– Значит, вот как все кончилось, – опять заговорила Мэй. – Оказывается, все эти стихи, которые я раскапывала в архивах, были посвящены тебе… Вот ведь ирония судьбы! И вот почему я в прошлый раз не могла найти его! Кто же знал, что он примет постриг в восемнадцать лет?!
– И кто виноват, что он первой встретил меня, а не тебя? – осмелилась спросить Люс. – Если бы первой была ты, он посвятил бы эти стихи тебе…
– Да нет уж, – неожиданно усмехнулась Мэй. – Его стихи – это уже факт истории. А в них фигурируют светлые волосы, серые глаза, и при желании можно даже опознать прическу «одуванчик», которую носили в
