твоем веке. Как мне это раньше не пришло в голову?
Люс услышала деликатное покашливание. Она обернулась – в нескольких шагах за ее спиной стоял братец Тук.
– Сделал все, что мог, – с тихой гордостью признался монах, и рожа у него была весьма довольная. – А теперь хочу проститься. Трое суток пропадаю, отец настоятель голову мне оторвет. И дичи не принес…
– Это ж каким чудищем нужно быть, чтобы оторвать тебе голову? – пошутила Люс, но голос прозвучал как-то невесело.
– Да и мне пора прощаться, – твердо сказала Мэй. – Больше мне тут делать нечего. Пойдем, проводи меня, Люс-А-Гард.
– И я тоже провожу, – немедленно присоединился братец Тук. – Может, нам еще по дороге окажется.
Мэй пожала плечами, и все трое направились к лесу. Вовсе незачем было ватаге любоваться, как Мэй- Аларм растворяется в воздухе.
Они углубились в лес, причем суровая Мэй шагала впереди и не оборачивалась, уверенная, что Люс сумеет вовремя сблагостить любознательного монаха. Люс и пыталась – исходя из знания мужского характера.
Ни один мужчина не обрадуется, если после первой нежной близости с девицей ее подруга начнет расспрашивать о его планах дальнейшей совместной жизни. Даже любвеобильный монах двенадцатого века. Поэтому Люс и потребовала прямого ответа на вопрос – что братец Тук собирается делать с Марианной? Она искренне надеялась на то, что он уйдет от разговора и избавит ее с Мэй от своего общества.
– А есть у меня одна мудрая мысль, – безмятежно отвечал монах. – У нас тут поблизости премиленькая женская обитель. Я с матушкой настоятельницей знаком, весьма и весьма… Попробую-ка я нашу красавицу туда определить!
– Да ты, братец Тук, совсем умом повредился! – воскликнула ошарашенная Люс. – Марианну – в монастырь? Она, можно сказать, из монастыря сбежала, а ты?…
– Из какого это монастыря? – насторожился монах. – Поблизости у нас таких монашек не было!
– Знаешь, монастырь – это не обязательно каменные стены и молитвы… – Люс вздохнула, подумав про гостиничный номер супер-люкс, где только что ставшая Серебряной Свирелью Марианна ревела в пуховую подушку от одиночества, утирая слезы бесценными валансьенскими кружевами, а весь мир ей бешено завидовал.
– Да ей в той обители неплохо будет, с ее-то голосом! Ее и без вступительного вклада возьмут, за один только голос! Настоятельница там умница, поймет – чтобы такое послушать, из самой Нормандии богомольцы приплывут! А насчет всего прочего не волнуйся – я ей там скучать не дам. Ежели не понравится – насильно держать не стану. Да ведь и ты тоже будешь ее навещать?
– Возможно, – согласилась Люс. – Только как-то это странно – в монахини…
Братец Тук посмотрел на Люс с большим и нескрываемым подозрением. Она встревожилась – похоже, монастырь двенадцатого века был совсем не таким тоскливым заведением, и напрасно его пытались избежать героини из бабкиной библиотеки.
– У нас иная почтенная леди, хоть и раскрасавица, за всю жизнь столько счастья не знала, сколько самая захудаленькая сестричка из монастыря святой Бригитты! – уверенно сказал братец Тук. – Да ты вспомни леди Лауру, царствие небесное ее грешной душеньке… Если бы не я – много бы она в своей печальной жизни потеряла. А коли ты беспокоишься о том, не стал бы вредить Марианне лорд Блокхед, то не бойся – у обители стены крепкие, ей сам архиепископ Кентерберийский покровительствует. Куда лорду против нашего епископа!
И монах стал живописать прелести жизни, ожидающей Марианну. Были там и регулярные занятия музыкой, и прием знатных гостей в монастырском саду, и ведение любовной переписки с учеными монахами из его, братца Тука, обители, и, естественно, свидания с самим братцем Туком. Послушать его – так выходило, что женский монастырь в двенадцатом веке был развеселым и вполне культурным местечком. Вот только письма приходилось писать на латыни, да еще желательно стихами…
Люс задумалась – действительно, пока для Свирели все складывалось вполне удачно. В свое время она могла вернуться когда угодно, вот разве что вышла бы из хронокамеры на несколько часов позже той роковой минуты, когда вошла туда. Люс представила ужас бабули Дианы и прочих заговорщиц, глядящих во все глаза, как из тесной хронокамеры с трудом выбирается дряхлая Свирель в потрепанной рясе…
– Ну, хоть одной из нас повезло, – вдруг сказала Мэй, останавливаясь и оборачиваясь. Видимо, она в конце концов прислушалась к выступлению монаха.
Люс молча смотрела, как она закатывает рукав, чтобы добраться до своего браслета – изящной металлической ленточки на предплечье, совершенно не похожей на стилизованные под настоящие украшения браслеты Люс, Зульфии и Свирели.
– Я не держу на тебя зла, Люс-А-Гард, – задумчиво сказала Мэй-Аларм. – Такая у нас с тобой судьба. Я даже хочу помочь тебе…
Она достала из патронташа очередной маленький приборчик, тоже с виду вполне загадочный.
– Держи. Возьми обеими руками, вот так…
Мэй сложила из ее пальцев хитрую загогулину. Что-то похожее выделывали в Японии «цветы смерти», усаживаясь медитировать.
– Что это такое? – покоряясь, спросила Люс.
– Трудно объяснить – ты же не разбираешься в физике? И я тоже – не женское это дело. Тем более, что за полтораста лет физика сильно ускакала вперед.
– Физика? – заинтересовался братец Тук. – Это кобыла или ослица?
– Это наука такая, – объяснила Люс, даже не улыбнувшись.
– Ты уж поверь мне без объяснений, что это очень сильная штука, – продолжала Мэй. – Входит в боекомплект хронодесантницы. Одна беда – одноразовая. Да ты не дергайся – не взорвется! Грубо говоря, это индуктор биоволн, но не только их, там еще что-то на молекулярном уровне…
– Так это же алхимия! – обрадовался братец Тук. – Там тоже про молекулы!
– Не надо про уровень, ты лучше скажи, что оно делает, потребовала практичная Люс, старательно сжимая штуковину.
– Ты поосторожнее! – забеспокоился монах. – От алхимии одни неприятности. Вот брат Германус два года назад чуть всю обитель на воздух не поднял.
– Ты знаешь, что такое приворотное зелье? – спросила Мэй.
Люс кивнула, начиная понимать.
– Мы сейчас настроим индуктор на тебя, он все твои данные переварит и выдаст такое излучение, что твой Робин Гуд не устоит. Он даже не поймет, что это с ним случилось.
Мэй достала еще один приборчик, назвав его стационаром, подключила к индуктору и начала доподлинным образом колдовать. Она взяла руки Люс в свои, то усиливала, то ослабляла нажим, пальцы ее то раскалялись до невозможности вытерпеть жар, то мгновенно делались ледяными, а Люс все эти чудеса безропотно терпела. Не то чтоб она так жаждала приворотного зелья – а просто ей была любопытна процедура изготовления.
– Похоже, он снял все показания, – пробормотала Мэй и разжала окаменевшие пальцы Люс. – А теперь гляди. Вот белая кнопка. Утапливаешь. Шесть секунд – первый сеанс обработки. Через час – второй. А затем – короткие вспышки по мере надобности. Всего кристалла хватает на тридцать секунд. Эта штука действует на всех, начиная с горилл и кончая престарелыми профессорами точных наук. Девочки из лаборатории на ком только ее не пробовали!
– Хорошая штука, – одобрила Люс. – Жаль, что я сама не смогу сделать запись. У меня так не получится.
– Да, нас этому долго учили. Я могу и сама себя записать, это немного иначе делается.
– Как же ты без него?
– Он мне еще не скоро понадобится… – и Мэй как-то нехорошо посмотрела на Люс. – Похудеть малость, что ли? Может, поэты любят, когда потоньше? Без округлостей?
Была в этом какая-то временно непонятная подначка.
