Он обнаружил Епископа в весьма пасмурном и сварливом расположении духа.
– Эфраим, я же просил… – пробурчал тот.
– С тебя причитается, рыбонька, – с тем дед Ворон и уселся напротив начальника. – Твое счастье, что есть у меня кума. А кабы кумы не было – я бы и это твое несчастье, как бишь его, не сыскал.
– Ты нашел нереала?!? – Епископ подскочил.
– И не только что нашел, а и на горячем прихватил!
Дед откровенно радовался.
– Где он, Эфраим? Где? Ну?
– Где-где!
И дед матерно сострил.
– Да ну тебя!
Епископ вышел из-за стола и уселся рядом с дедом Вороном, заранее поставив крест на своем элегантном костюме. После такого соседства костюм пришлось бы везти осенью на Дальний Восток, чтобы проветривать сентябрьскими тайфунами.
– Стало быть, Малаховку знаешь? – сразу перешел к делу дед Ворон.
– Знаю, конечно.
– А огороды?
– И огороды знаю.
– Ну вот – там он и поселился.
– На огородах?…
– А чем плохо? Еще не вся картошка выкопана, яблоньки тоже можно обтряхать, много чего прямо с грядки в рот закинуть.
– На огородах… – повторил Епископ. – Эфраим, ты уверен?
Дед от него отодвинулся с таким видом, как будто от Епископа, а не от деда Ворона несло городской свалкой.
– Ну, Эфраим! Ну! С меня причитается!
– Причитается! – передразнил дед. – Двадцатое число у нас когда было?
Даже не пытаясь оправдаться, Епископ полез за бумажником.
– Вот.
– А в ведомости пентаграмму поставить?
– Какая ведомость? – удивился Епископ, отсчитывая десятидолларовые бумажки.
– Зеленью не возьму, – отрекся от валюты дед Ворон. – Зелень не к добру.
– Сейчас птенчиков сгоняю поменять! Так как же ты его нашел?
Оказалось – дедова кума что-то для него этакое у себя на огороде вырастила, дед назвал растение обратим-корнем, а как по-современному – не знал. Он взял большую клетчатую сумку и поехал в Малаховку…
– Думаю – дай-ка я еще картошечкой разживусь, а то двадцатое еще когда было, а есть-то хочется!… – с тонким намеком объяснил дед, а картошка предполагалась ворованная – это Генерал сразу понял.
Тут под покровом вечернего полумрака дед и совершил свое выдающееся открытие.
– Но, ваше святейшество, тут одна закавыка получилась, – честно признался дед. – Я как с огородов выбрался, негоднику Таирке под колпак угодил.
– Под купол? – уточнил Епископ.
– Колпак, купол – один хрен! В общем, это, может, и не колпак был. Но я дома отсиделся с недельку. Потому и на связь не выходил. Береженого кто-то уж точно бережет!
– А теперь?
– Ну, раз я пришел! – возмутился дед. – Стало быть, не чую! Может, и не колпак это был, говорю тебе, а вовсе даже щупальце! Осторожность-то не повредит!
И приосанился, всем видом показывая, какой он истинный мастер своего колдовского дела.
– В Малаховке на огородах, стало быть… – Епископ тихонько рассмеялся. – Ну, значит, сегодня мы эту проблему и решим.
Он взял со стола мобилку и набрал номер.
– Гамаюн? Давайте-ка все сюда! Живо!
Дед Ворон скривил рожу. Он не понимал, зачем на таком расстоянии пользоваться техникой, если можно сделать элементарный посыл. А Епископ, недавно прикупивший престижа ради самую последнюю модель «Nokia», не понимал другого – зачем делать посыл, если можно лишний раз похвастаться дорогой игрушкой.
Птенчики осторожно вошли в кабинет.
– Алконост, беги-ка баксы поменяй! – бодро начал распоряжаться Епископ. – Сирин, твоя тачка на ходу?
– В сервисе! – отвечал догадливый Сирин. И кто бы добровольно пустил в свою машину зловонного деда?
Но хитрость эта была понятна Епископу как дважды два – четыре.
– Эфраим, ты же наговор обещал, – укоризненно обратился он к деду. – Чтобы твой выхлоп хоть к нам к четверым не лип!
– Да ты простой оберег поставь! – обиженно буркнул дед.
– Оберег его не берет! – возразил Сирин.
– А ты пробовал?
– Тихо! – оборвал зарождающуюся склоку Епископ. – Сегодня едем брать нереала. Алконост, ты угадал – у него постоянная баба. Вот мы его, голубчика, с бабы и снимем!…
Поняв, что на горизонте наконец-то обозначился не только оклад месячного содержания, но и те блага, которые сулила сдача в аренду порабощенного инкуба, птенчики воспряли духом. И Сирин даже своей «ауди» не пожалел, над которой трясся, как над больным младенцем.
Вчетвером загрузились в черную «ауди» и выехали, когда стемнело.
Ехать было не так чтоб очень далеко – не вдоль растянувшегося по речному берегу города, а как бы поперек.
Но на подступах к огородам обнаружилась ерунда – дед Ворон-то шастал туда от шоссе тропиночкой и только эту дорогу к приюту нереала знал, а если бы заехать с другой стороны – то он бы непременно заблудился. И Епископ ни сказал ни слова насчет сверхъестественных способностей деда, в нужную минуту негодных к употреблению. Во-первых, не время было ссориться, а во-вторых, когда по сотне гектаров раскидано полторы тысячи халабуд в самом диковинном беспорядке, то тут, пожалуй, и магия бессильна…
Хорошо, что птенчики догадались одеться попроще. Епископу же в его элегантном костюме приходилось тяжко, и потому он шел замыкающим, предоставляя подчиненным спотыкаться и выявлять опасные места. Трость с черным набалдашником он не пускал в ход даже рискуя грохнуться – она предназначалась совсем для других дел.
– Сюда, сюда, вот туточки! – командовал дед Эфраим. – Они с девонькой заняли будку, где раньше Анна Кузьминична жила. Хорошая такая старушка, душевная, ласковая. Я к ней чай пить ходил. Варенье у нее – язык проглотишь! Хозяйка! А потом, как сил у нее не стало, совсем в город перебралась. Все забываю позвонить, спросить – как там, сын не обижает ли, невестку удалось извести? Ты куда?!.
– К лягушкам, – прокомментировал Гамаюн, глядя, как зазевавшийся Сирин выдергивает ногу из канавы. – А мог и кроссовку там оставить! Во лягушкам был бы праздник! Жилплощадь типа «Найк»!
– Не галди, птенчик, – одернул его дед Эфраим. – Ваше святейшество, почти прибыли.
И показал на будку с двумя крошечными окошками, которую еще нужно было знать откуда высматривать – заплетенный несъедобным диким виноградом заборчик хорошо ее прятал от соседей.
– Что-то там тихо, – заметил Епископ. – Может, гуляют?
– Девонька – та, может, и гуляет. Я ее пару раз в такую рань встречал – несется на каблучищах к будке. А тульпа треклятая допоздна не шастает. Тьфу! Да вот же он!
Не дожидаясь приказа, Епископ с птенчиками присели и, раздвигая ветки, вытаращились на мужскую фигуру, бредущую в отдалении с пластиковым пакетом в одной руке и с лопатой – в другой.
