А вот теперь ощущение было – будто стул вытащили и я по всем законам физики должен грохнуться, однако не грохаюсь, вишу (или висю?) в воздухе, долго ли сие будет продолжаться – неведомо, и я уже мечтаю приложиться задом к полу, ощутить боль и прекратить это идиотское висение!
Дело в том, что висеть хорошо бездельнику. Если же при этом приходится носиться по заданиям, сдавать пленку в проявку, добиваться от сканировщиков хоть какого-то качества, то возникает большое неудобство. Опять же, домашние дела. Бабуля всучила мне мешок с мусором и велела выкинуть на помойку. А я повесил сумку на плечо, взял мешок и пошел, и пошел… И опомнился посреди бульвара Падших Бабцов. Ну и куда прикажете девать этот поганый вонючий мешок в таком месте, откуда городские власти сдуру поубирали все мусорные урны?
С урнами вышла прелестная история. Какой-то остроумный чиновник додумался их ликвидировать накануне выборов в городскую Думу. По правда говора, давно пора было – вид они имели мерзкий. Чиновник созвал представителей враждующих партий к себе в кабинет и предложил в ходе предвыборной компании установить новые урны – это, мол, даст голоса избирателей. «Каким образом???» – спросили удивленные собеседники. «На каждой урне будет эмблема той партии, которая оплатила ее установку», – ничтоже сумящеся отвечал чиновник. Немая сцена. Занавес. И отсутствие урн по сей день…
В общем, я пошел шариться по прилегающим дворам в поисках мусорки. Не тащить же, в самом деле, всю эту дрянь в «Отчий дом»…
А нашел я, конечно, совсем иное!
Меня хлопнула по плечу увесистая лапа.
– Т-т-т! – услышал я.
Ну конечно же, это была сладкая парочка – цыган Имант и Леонтина. Оба солидно одетые, как если бы собрались в ресторан.
– Т-т-т-т-т! – радостно затрещал Имант.
– Имант говорит, что очень хотел с вами встретиться, – перевела Леонтина.
– Взаимно, – буркнул я.
Мне нужно было спешить в редакцию «вечерки», чтобы проконтролировать качество сканировки. Позавчера уже стряслась прелесть неизъяснимая. Я бегал снимать в передвижной цирк и польстился на морского льва, который не только балансировал на носу мячи, не только ловил шеей кольца, но еще и принимал томные позы, и аплодировал сам себе ластами. Я исправно с утра притащил негативы, сдал их и помчался дальше. Вечером я заглянул в свежую газету…
Морской лев имеет цвет, который я назвал бы мокрым. От природы он, возможно, темно-серый или темно-коричневый, кто его разберет, по-моему, человеческое око никогда этого зверя сухим не видело. А мокрый он лоснится и сияет, как угольная глыба. Так вот, в газете он был розовым. Как нужно отсканировать негатив, чтобы получить розового морского льва, я не знаю! И ответственный секретарь тоже не знает. А знает он, что человек, желающий, чтобы его снимки выглядели качественно, должен стоять над душой у сканировщика и добиваться нужного результата. Я как раз нес негативы с цветочной выставки и собирался стоять над душой до упора. Зеленые розы и черные ромашки были мне как-то ни к чему…
– Т-т-т-т-т! – затарахтел Имант, показывая пальцами по ладони торопливую походку, потом потыкал в пряжку на моем ремне, потом схватился за голову и, наконец, скроив жуткую рожу, воздел руки к небесам.
– Имант говорит, что у вас есть высокопоставленный знакомый в казенном доме… служебный человек… – Леонтина призадумалась.
– Т-т-т! – обратился к ней цыган. И очень укоризненно.
– Ему что-то угрожает через посредство женщины, – перевела Леонтина. – Что-то такое, неземное, очень страшное.
Я наконец-то отвлекся от мыслей о негативах.
Васька!
Этот перестраховщик слинял с моего горизонта и я уже который день не знал, как обстоит дело с охотой на нереала.
В глубине души я догадывался о подлинной причине этого разрыва, нет, не разрыва и даже не расставания… скорее, расхождения…
Я разгадал его тайну.
Вообще-то я человек простой и далекий от интриг. Всякие сложные стратегические умопостроения, которые царили в женском педагогическом коллективе, я элементарно не мог осилить. Если бы мне велели разобраться в Васькиной биографии, я бы завалил это задание. Но тогда меня понесло…
И вынесло!
– А что угрожает? – спросил я. И, чтобы получилось доходчивей, изобразил сперва повешение (высунув язык, естественно), потом – выстрел в висок (из указательного пальца правой руки), а на закуску – удар кинжалом в пузо. За достоверность последнего, впрочем, не ручаюсь – Имант мог подумать, что у меня просто схватило живот, вот я за него и держусь с агонией на лице.
Но общий смысл до него дошел. Цыган закивал и, подняв обе ладони до плеч, сделал два резких рубящих движения вниз – как будто отсекал от своей грудной клетки какую-то дрянь.
Точно, подумал я, об этом же мы с Васькой однажды спорили! О каком-то канале, который ему грозились перерубить!
– Как он узнал, где меня нужно искать? – спросил я у Леонтины.
– Если бы я знала! – воскликнула она. – Сидел дома, смотрел телевизор, он классический балет любит, вдруг сорвался, потащил меня куда-то…
Можно было подумать, что она жалуется. Но так ворчливо брюзжать может только очень счастливая и гордая своим избранником женщина, понял вдруг я. Вообще-то мог бы понять и раньше…
– Речь идет об одном моем знакомом, – объяснил я. – С ним действительно не все в порядке. Пусть теперь скажет, что нужно делать!
– Т-т-т-т-т! – Имант показал рукой вперед. И сделал движение, которое расшифровывалось однозначно: за мной!
Мы понеслись.
Но неслись мы странно. Время от времени цыган останавливался, замирал, словно прислушиваясь, и мы должны были тормозить и торчать рядом, делая вид, будто так и надо. Потом он опять срывался – и мы должны были его догонять. Хорошо еще, если на прямой. Однажды он резко свернул в переулок, а мы с Леонтиной проскочили и должны были возвращаться.
Это не был бег – это было еще хуже. Если кто видел соревнования по спортивной ходьбе, когда люди стремятся к финишу на негнущихся ногах, зато отчаянно размахивая руками, так тот может понять, как выглядели мы трое, прошибающие пешеходов почище пушечного ядра.
Имант шагал впереди, и ему доставались все восклицания, визги и ругань. Он отвечал яростным «Т-т-т!» Что интересно – за этот треск ему все прощалось…
Вдруг он остановился и жестом велел нам спрятаться за угол. Так мы и сделали. Он прошелся взад- вперед и присоединился к нам.
– Т-т-т… – совсем тихонько сказал он мне, приглашая выглянуть из-за угла. И даже показал пальцем, куда смотреть.
Я увидел того амбала, который специализировался по чистке кармы веником! Того, который преследовал меня на базаре! Он был не один, а с маленьким дедком, который стоял к нам спиной. Но мне вовсе не нужно было видеть эту мерзкую рожу, чтобы узнать деда-вонючку.
Они тоже кого-то караулили.
Дед оставил своего телохранителя и подошел к самому краю тротуара. Он что-то держал в кулаке. Я вспомнил, как он разбудил полтергейст в «Анжелике» и стал соображать – не хлынет ли сейчас дрянь из канализационных люков. Вот и проворонил тот миг, когда дед что-то этакое выкинул на проезжую часть.
Не думаю, чтобы эта была горсть гвоздей. Однако машина, которой полагалось бы в ряду прочих машин соблюдать правила взаимной дорожной вежливости, вдруг остановилась. Та, что шла сзади, врезалась ей в бампер. И началось обычное столпотворение, какое бывает при ДТП – дорожно-транспортном
