– Какие курьеры, чего тащить? – спокойно спросил Архаров.
– Из Санкт-Петербурга вашим милостям посталь!
– Посталь? У Клавароша нахватался? Переимчивый какой… – запахнув шлафрок и перетянувшись золотым шнуром, Архаров пошлепал в пантуфлях вниз – разбираться.
В сенях уже стоял ящик, привезенный из Санкт-Петербурга. Возле него обер-полицмейстер обнаружил архаровцев – Клаварош и Тимофей первыми прибежали на подозрительный шум, Клаварош – с пистолетом, Тимофей – с кистенем, который он в сложных обстоятельствах обычно имел при себе, но начальству старался лишний раз не показывать.
– И это чудище на верховой лошади доставили? – глядя на ящик даже с некоторым уважением, недоверчиво спросил Архаров.
– Пробовали поперек седла везти, одна морока, ваша милость, – доложил измотанный курьер. – Тут же поняли, что понапрасну лошади спину собьем. А велено спешно, без замедления. Ну, как быть? Догнали карету, офицер барышню увез, скакали в Москву венчаться, очень спешили. Мы сговорились – офицер армейский, лишних денег у него нет, так что будьте любезны… А мы ему со сменными лошадьми помогли, сами рядом скакали, оберегали…
– Из казенных можно, – подсказал ошалевший от события Никодимка.
– Пошел к черту. Сколько вы там офицеру пообещали?
– Тридцать рублей! – выпалил курьер.
Честные круглые глаза, вытаращившись от усердия, меж тем сообщили Архарову: вдвое меньше! Однако надо же и курьерам что-то с этого дела поиметь?
– Тридцать, говоришь? Ладно, быстрота того стоит. Никодимка, тащи из кабинета черную шкатулку. Стой, дурак! И в спальне часы мои возьми! В кармане!
Ключ от шкатулки с деньгами висел на часовой цепочке вместе с золотым часовым ключиком.
Пока Никодимка бегал, Архаров велел истопнику Михею вскрыть ящик. Внутри оказалось нечто, завернутое в рогожу. Михей с Сенькой извлекли это вместе с рогожей, и тогда обнаружился второй слой – мягкая байка в четыре сложения. Отмотали и байку, вынули прилагаемый к «посталю» мешок – и московский обер-полицмейстер Николай Архаров впервые в жизни увидел изобретение парижского обер-полицмейстера Габриэля де Сартина.
Перед ним стояла на полу большая чаша из отполированного красного дерева, изнутри по ее стенке шел круг из черно-красных кусочков, по наружному краю круга были вразнобой вставлены цифры.
– Сколько ж тянет? – спросил Архаров курьера.
– Вместе с ящиком – пуда три! – доложил тот. – Умаялись! Но доставили!
– Ну, Бог с тобой, ступай. Стало быть, это она и есть… Ля рулет! Ну-ка, тащите в кабинет! – велел Архаров. – Никодимка, придумай там, на что ее взгромоздить!
А сам взял мешок и распустил шнур.
Внутри обнаружились запечатанный конверт, плотный свиток и другие мешочки, в них – что-то мелкое. Замыкая процессию носильщиков рулетки, Архаров, Тимофей и Клаварош поднялись в кабинет.
Дворня чуть ли не вся, невзирая на поздний час, набилась в прилегающую к кабинету пустую комнату – хоть в щелочку поглядеть на диво.
Архаров вскрыл конверт.
– «Милостивый государь Николай Петрович! – прочитал он. – Выполняя ваше требование, при сем препровождаем описание игры и также несколько систем, кои почитаются выигрышными…»
– Сашка! – крикнул было он по привычке доверять секретарю чтение всяких невразумительных бумаг. И осекся.
Сашки не было.
Он оглядел торчащие в дверях головы – все были безграмотны!
– Меркурия Ивановича сюда тащите!
Привели пожилого дворецкого, всучили ему описание, и он забубнил, да так, что вскоре Архаров утратил логическую нить повествования. Однако он был обязан разобраться.
– Никодимка, расстилай цифирную карту!
Никодимка размотал свиток и завертелся, ища, на что бы его уложить. Подходящей мебели, разумеется, не нашлось, и не посылать же за ней среди ночи…
Ежели бы бы кто вздумал заглянуть в кабинет московского обер-полицмейстера примерно ко времени пения третьих петухов, то обнаружил бы такую картину. Посреди помещения образовано на полу пустое пространство этак в две квадратные сажени. На паркете установлена деревянная чаша и разложена цифирная карта, поверх которой выложены разноцветные костяные фишки. Никодимка, заведующий чашей, запускает бегать по ней костяной же шарик, а кучер Сенька, истопник Михей, выездной лакей Иван, повар Потап, архаровец Тимофей и даже дворецкий Меркурий Иванович сидят вокруг на полу, кто на пятках, кто по-турецки. Сам же хозяин кабинета устроился так, как ему удобнее, – на корточках, и, с описанием в руке, руководит игрой, преодолевая восторженную бестолковость домочадцев. Над ним же возвышается, согнувшись пополам, долговязый Клаварош и изрекает все потребные по ходу игры словечко по-французски. Странное и дикое зрелище, надо сознаться, но иного пути быстро освоить рулеточную науку Архаров просто не сыскал.
Когда ему показалось, будто он уже начал нечто понимать, Архаров разогнал дворню и отправился спать, наказав Никодимке, чтобы с самого раннего утра было послано за Устином.
Устину предстояло написать под диктовку письмо господину Захарову с просьбой приготовиться содействовать в известном деле, о коем говорено совместно с господином князем Волконским, и доставить по его общеизвестному, а не амурному местожительству. А также ждать ответа старого проказника. Для такого случая Устину велели надеть мундир – проказник как-никак был женат, так пусть бы жена видела, что тут – без галантной подоплеки, а доподлинно полиция супруга беспокоит.
Левушка прибыл как раз к фрыштику, который Архарову подали в кабинет. Уж где и с кем он провел ночь – Архаров не допытывался, видя, что приятель спит на ходу. Велев Никодимке присмотреть, чтобы господин Тучков не заснул на столе, рылом в недоеденную яичницу, он потребовал экипаж.
Ответ от Захарова был принесен уже на Лубянку, куда без особой охоты потащился сонный Архаров. Гаврила Павлович на словах передавал, что уговор помнит и новой игрушки ждет с нетерпением. А также – что отправляет гонцов к господам, вхожим в Дунькин дом, с приглашениями. Иначе говоря – все, чем мог бы быть полезен господину обер-полицмейстеру, осуществляет исправно!
Дом, где добрый содержатель поселил Дуньку, был невелик и избыточной роскошью не блистал, однако ж туда все охотно езжали – амурное гнездышко еще и тем было притягательно, что его можно было посещать не с венчанной супругой, за тридцать лет законного брака ставшей хуже горькой редьки, а с молоденькой дурочкой, которая за жемчужную нитку покажет чудеса страсти нежной. Опять же – коли в Париже принято, чтобы вельможи имели для утехи такие тайные домишки, то чем Москва хуже?
Архаров отправил туда ящик с рулеткой и Устина с описанием впридачу – чтобы, за неимением господина Захарова, растолковал хоть Дуньке, что это за диковина такая. Тем более, что уж Устин-то не вызвал бы у покровителя никаких амурных подозрений – достаточно было раз на бывшего дьячка взглянуть, чтобы навеки уразуметь: прелестницы ему совершенно не требуются, и он им – равным образом.
А послушать, как Устин читает описание игры, – это уже само по себе было ни с чем не сравнимое удовольствие. При всяком чтении, будь то хоть показания грабителя, полученные с применением Шварцевых средств дознания, хоть «явочная» бедной вдовы о том, что гарнизонный поручик соблазнил и обрюхатил дочку, Устин тут же настраивался на тот самый лад, каким дьячок читает псалмы у гроба новопреставленного. И переучить его не было никакой возможности.
Устин ушел и исчез на весь день. Вернулся чем-то сильно озадаченный и доложил: рулетка установлена в гостиной на большом овальном столе, который пришлось нарочно покупать, а когда Дунькин благодетель, прибыв ближе к вечеру, увидел все вкупе – новый стол, на нем деревянную чашу и расстеленную цифирную карту, то дара речи лишился и долго веселился, предвкушая прелестный вечер. Тут же он сам затеял игру с Дунькой, и ловкая девка прямо на глазах у потрясенного Устина, ставя все на красное да на красное, выиграла у сожителя его любимую табакерку.
После обеда прибыл Левушка. Все объяснялось просто – его наконец арестовала тетка, которой он все старался избегнуть, но она его перехватила у каких-то иных родственников, повезла к себе и полночи
