уже не вызывающий прежнего восторга? Тогда была музыка, не было Мишеля, и смерть казалось желанной. Теперь же есть Мишель, но нет музыки…
Эта мысль показалась Терезе настолько забавной, что она улыбнулась и запела. Это были водевильные куплеты из какой-то комедии в испанском вкусе, пригодные лишь для того, чтобы, словно играя, учить пению маленьких детей. Почему они пришли на ум – Бог весть. Тереза даже не знала толком слов, память на слова у нее была куда хуже памяти на музыку. Но она пела и скребла куском стекла ставень, а Мишель молчал. Потом, когда она присела отдохнуть, он достал карманные часы.
– Знаешь ли, сколько времени мы тут провели? Пять часов, любовь моя.
Тереза не ответила. Время не имело значения – значение имела ширина щели между ставнями. Если так пойдет дальше – еще до темноты удастся просунуть туда балясину и расшевелить ставни и доски. Если только раньше не явится Иван Иванович с неприятным сюрпризом…
– Сюда идут! – воскликнул Мишель и вскочил со стула. – Ты слышишь?
И точно – кто-то бежал по дорожке, даже не один, то ли двое, то ли трое человек приближались к заколоченному домику.
– Сюда, сюда! – закричал Мишель, вмиг оказавшись у окна. – Помогите, ради Бога! Нас заперли! Выпустите нас отсюда!
Бегущие разом остановились. А когда шаги послышались снова – они уже удалялись.
– О дьявол! – Мишель треснул кулаком по подоконнику. – Какая подлость!
Ответом ему были два выстрела. В парке начинался какой-то загадочный бой.
– Помогите, помогите! – кричал Мишель – Кто-нибудь, ради Бога!
Но тем, кто бегал сейчас по парку, было не до узников заколоченного дома.
С утра Никодимку совсем загоняли – он должен был разом и брить Архарова, Левушку и Сашу Коробова, и волосы им чесать, и приготовить все свежее и чистое, разложив по стульям и креслам, и принимать приказчиков, которых прислали спозаранку с товаром купцы, и присматривать за Дарьей, которая, сидя тут же в углу, пришивала новые пуговицы к архаровскому камзолу. Наконец оба вертопраха и петиметра, полковник Архаров и поручик Тучков, нарядные и даже подрумяненные, поочередно подошли к большому зеркалу. Левушка умел вертеться перед ним, одергивая полы кафтана, расправляя кружева и одновременно ставя ноги в танцевальные позиции, Архаров же поворачивался на манер плясового медведя, которого на ярмарках за цепь водят.
Потом ждали Вареньку, которой ночная беготня пошла не на пользу. Она спустилась в сени, сопровождаемая едва ли не всеми женщинами архаровской дворни, и хотя выглядела неважно, однако не жаловалась.
Когда экипаж наконец отбыл, Никодимка не сразу опомнился, а еще несколько времени метался между кабинетом, спальней, гардеробной и комнатой Левушки. Наконец Меркурий Иванович едва ли не за шиворот повел его вниз, где Потап уже приготовил для домоправителя кофей. Кофейника хватило на двоих, стребовали с Потапа еще один, и тогда лишь камердинер опомнился.
– А славно было бы, коли бы их милости Николаи Петровичи женились! – вдруг объявил он на исходе второй чашки. – Хозяюшка была бы в доме, горничных бы завела, порядок соблюдала, а то – я и портками заведуй, я и мыло покупай, я и пуговицы на кафтане с камзолом сочти!
Меркурий Иванович промолчал, промолчали и Потап с Иринкой, что крутилась тут же, и Аксинья, и случайно заглянувший Тихон. Полуночное явление Вареньки, вокруг которой Архаров развел столько переполоху, всех почему-то навело на обручальные мысли и на предчувствие венчальных хлопот.
Первым делом Архаров велел везти себя к Рязанскому подворью. Путешествие вышло длительным – чересчур много экипажей явилось вдруг на московских улицах. Но наносить визиты верхом обер- полицмейстер не желал. Ему следовало соблюдать определенные правила – иначе от народа, обывателей ли, дворян ли, уважения не жди.
В полицейскую контору он прибыл одновременно с Павлушкой, который верхом развозил его записки по городу и побывал у Дуньки с Марфой. Парнишка прямо у дверцы экипажа доложил: Дунька готова хоть сейчас пожаловать, но Марфа уперлась и грозится, что из дверей ее вынесут лишь вместе с дверными косяками, так она боится встречи с Каином. Архаров разозлился – мало хлопот, так еще Марфа выкобенивается! – и послал за ней полицейский наряд, чтобы привели под охраной.
Попросив Вареньку подождать в экипаже – не вести же ее туда, где в коридорах то и дело слышны заковыристые словосочетания да порой доносятся дикие вопли персоны, влекомой из верхнего подвала в нижний, – Архаров с Сашей и Левушкой поспешили в кабинет.
Первым делом обер-полицмейстеру было доложено – дом доктора Лилиенштерна обнаружен, находится в Варсонофьевском переулке, но доктор, судя по всему, сей ночью был куда-то вызван и ушел со служителем, более его не видали. Десятским велено за домом приглядывать, коли доктор появится – бежать к Рязанскому подворью, благо недалеко.
Пока Архаров слушал чтение важных бумаг, явилась сперва Дунька, не пожелавшая идти под конвоем вместе со своей покровительницей и позориться на всю Ильинку, затем – Марфа, сильно недовольная тем, что ее приволокли в полицейскую контору, как ведомую преступницу.
– Я тебя, коли станешь кочевряжиться, отсюда в острог отправлю, – сказал Архаров. – Садись, кума, будет тебе дурака валять. Дуня, ты тоже сядь пока.
Дунька была в мужском костюме – полюбился ей этот ярко-голубой кафтанчик, полюбился и розовый камзол. Она уселась возле столика, откуда только что турнули канцеляриста Щербачева, и приняла позу записного петиметра – откинулась на спинку стула, развалилась, насколько возможно, и, достав табакерку, держала ее в левой руке весьма изысканно, как бы предлагая Архарову понюшку. Левушка нарочно сел по другую сторону стола и принял похожую позу. Они ерзали, стараясь достичь наибольшего совершенства, переглядывались и томным своим видом смешили Тимофея, стоящего возле начальства, и Сашу, присевшего тут же, с пером наготове.
Марфе же Тимофей пододвинул стул, чтобы обер-полицмейстер, сидя за столом, мог удобно смотреть ей в глаза. Она же от упрямства уставилась в столешницу.
– Ну, Марфа, придется тебе подумать хорошенько, – сказал Архаров. – О том, что ты краденое покупаешь, кто может знать? Не вскакивай, все свои.
– Да кто… а то ты, сударь мой, не ведаешь… Демку вон спроси, у кого он для тебя уворованное серебро выкупал?..
– Не о Костемарове речь, а о тебе. Сашка, записывай.
– Поименно? – изумилась Марфа.
– А что, их у тебя так много, что всех не упомнишь? Гляди, Марфа Ивановна, лопнет мое терпение, – предупредил Архаров. – Мне уж не первый год все кажется, что тебе нижний подвал в умеренной пропорции лишь на пользу пойдет. Давай-ка вспоминай, не было ли среди ворюг, кого ты привечаешь, хоть единого немца.
– Так бы сразу и спрашивал! – обрадовалась Марфа. – А то подвалом стращает! Немцев у меня двое! Как доподлинно звать – не скажу, я их не крестила. Обоих знаю уж давно, и оба они у меня – Карлы Ивановичи!
Архаров расхохотался.
– А как же еще немца звать? – удивилась Марфа.
– Были, выходит… Ну, вот все и сошлось. Вон кто на тебя тех налетчиков с Виноградного навел. Ступай в канцелярию, продиктуй Щербачеву, кто таковы. Потом тебя домой отведут…
– Нет уж, сударь! Дома-то у меня этот идол засел, как сыч в дупле! Пускай к Дунюшке проводят.
– По мне, хоть на Никольскую к Шварцу. Он, сказывали, с хозяйкой своей не живет, это одни слухи были, так ты гляди, не проворонь жениха, – строго сказал Архаров. – Он у нас мужчина основательный, строгий, с ним и ты поймешь, что такое добродетель.
– Да какой из него жених! – воскликнула Марфа, вставая. – Он, поди, и не знал отродясь, как за амурное дело взяться!
– Он за другое взяться умеет. Гляди, Марфа, переусердствуешь в своем промысле – не я, Шварц тебя вразумлять будет. Ступай с Богом. Дуня, поди сюда.
Марфа живо убралась из кабинета, Дунька же подошла к столу и встала, как юный бойкий паж, опершись рукой о шпажный эфес и улыбаясь так, как улыбаются невольно, вспоминая о приятном. Однако
