– Да, Тучков. Сперва – к князю. Надобно доложить…
Чтобы сократить время визита, Левушку и Сашу Архаров оставил в карете. Выведя Вареньку, он предложил ей согнутую в локте правую руку (не сразу, правда – он целую вечность не сопровождал дам и позабыл, как это делается; опять же, не каждый день таскал дворянскую шпагу, которая может трагически запутаться в дамских юбках).
Варенька тоже не сразу продела свою тонкую белую ручку под локоть, и Архаров, постояв несколько, чтобы освоиться, прошел со своей дамой между пушек так, как ежели бы они были самым обычным украшением дома московского градоначальника, он же – главнокомандующий и генерал-губернатор.
В сенях толпились курьеры, драгунские офицеры, Архаров увидел даже знакомого по чумной осени врача. Перед ним расступались, он постарался как можно скорее выбраться с Варенькой из шумного сборища и повел ее наверх.
Волконский был взволновал необычайно. Разведчики доносили об отдельных отрядах бунтовщиков, вроде невеликих, но складывалась малоприятная картина – Пугачев шел к Москве разрозненными силами и по многим дорогам, это означало выигрыш в скорости марша. А обещанные государыней войска, в частности – егеря, были еще довольно далеко.
Явление Архарова с дамой его не удивило и не озадачило – не тем была занята голова, и даже если бы обер-полицмейстер вошел под руку с негусом абиссинском, князь, возможно, первые четверть часа просто не видел бы даже столь необычайного спутника.
Ему был нужен и важен лишь Архаров. Поэтому, махнув рукой секретарям и адьютантам, чтобы помолчали, он пошел навстречу, не здороваясь и протягивая исписанный лист дорогой плотной бумаги.
– Государыня изволила писать – он взял Курмыш и доподлинно движется сюда. Где семь полков, ею посланных – одному Господу ведомо, где гусар два эскадрона – не понять, хотя уж должны быть тут, а она требует, чтобы я пока собрал и выставил против злодея дворянское ополчение! – так он встретил Архарова. – Что я ему в руки дам, ополчению-то? Кочерги да ухваты?
– Михайла Никитич, оружие найдется, – спокойно отвечал Архаров. – Полагаю, его на полк хватит. Сегодня же доставят. Позвольте рекомендовать…
– Откуда, Николай Петрович?
– Из Сретенской обители, ваше сиятельство.
Князь с некоторым недоверием уставился на обер-полицмейстера.
– Много ли?
– Не знаю, мои молодцы его еще не отбили.
– Иноки, выходит, тоже бунтуют? О Господи, эти-то куда лезут? – спросил князь. – Вот мне пишут – сельские попы сами бунтовщикам навстречу выходят с хоругвями и образами. И паству с собой ведут. Николай Петрович…
– Нет, – тут же сказал Архаров. – Он не может быть покойным государем. И сии сельские попы ответят по всей строгости закона. Позвольте же рекомендовать вам…
– Но ведь всюду, Николай Петрович, повсеместно!
– А выбор у нас есть, ваше сиятельство? Москву мы будет оборонять до последнего – вот и весь выбор. Ибо присягали. Вот бы еще государыня князя Щербатова из армии убрала да кого поумнее поставила…
– Чуть не забыл! Приятель твой, Суворов, в армию едет! Скоро ждем его в Москве.
Тут наконец Архаров вздохнул с облегчением.
– Польских конфедератов бивал, и с бунташными башкирцами, Бог даст, управится, – продолжал князь. – Я ведь его с пятьдесят восьмого знаю, он подполковником под моей командой служил в Силезии, вместе Кроссен брали… Да ведь что Суворов без полков?.. И что ополчение?..
– Ополчение – немалая сила, когда… – тут Архаров осекся. Он понял, что незачем раньше времени беспокоить Волконского продолжением мысли: когда вооруженная дворня под водительством обезумевшего барина выйдет на улицу в Хамовниках, или на Пресне, или в Зарядье, собирая вокруг себя всех, кому не сидится дома, и призывая бить солдат и офицеров. Князь еще толком не понял, что за оружие найдено в монастыре, – и слава Богу.
– Так позвольте же рекомендовать вам, ваше сиятельство, девицу Пухову, – наконец сумел сказать он, и тут же Варенька присела в глубоком реверансе.
– Я рад, – рассеянно отвечал Волконский. Ему уж точно было не до хорошеньких девиц.
– Михайла Никитич, ее сиятельство еще тут? Принимают? – спросил Архаров.
– Тут, не пожелала уезжать упрямая баба. И Анюта с ней. И не спрашивай ты, Христа ради, – принимают, не принимают! Не до галантонностей. На что она тебе?
– Хочу просить ее сиятельство оказать покровительство девице Пуховой.
– Ну так и ступайте к ней.
Княгиня Елизавета Васильевна места себе не находила – рукоделие и книги были заброшены. Она, видимо, плохо спала, а может, не подрумянилась – лицо осунулось. К счастью, Архаров не был в доме гостем, от коего ждали комплиментов.
– Ваше сиятельство, Елизавета Васильевна, – сказал он, поклонившись и поздоровавшись. Варенька же молча присела.
– Садись, батюшка, да потише, и ты, сударыня, тоже. Мы с Анютой ночь не спали от беспокойства, молились, она присела на диванчик – да и заснула…
Архаров подумал, что князь просто не умел приказать своему семейству убираться из Москвы, пока не поздно. Поглядел на Елизавету Васильевну исподлобья – и решил, что коли такова ее воля – призывать к разумному поведению не стоит, она уж дама в годах, сама обязана понимать…
– Хочу рекомендовать вашему вниманию, Елизавета Васильевна, девицу Пухову.
Тут княгиня несколько оживилась, и в глазах у нее образовался вопрос, которые она, как светская дама, до уст не допустила: ту самую?
Архаров, ответив ей взглядом же, выпустил вперед Вареньку. Та снова сделала реверанс, но не произнесла ни слова – как догадался обер-полицмейстер, девушка немного растерялась, оказавшись в гостиной супруги градоначальника.
– Что я могу сделать для тебя, сударыня? – спросила княгиня, подходя к Вареньке, беря ее за руки и словно бы помогая встать из глубокого реверанса. – Николай Петрович столь редко о чем-то либо о ком-то просит, что и сама я, и все семейство мое, – к твоим услугам.
– Елизавета Васильевна, обстоятельства девицы Пуховой таковы, что она не может оставаться более в доме своем, – вместо Вареньки отвечал Архаров. – Я бы приютил ее у себя на Пречистенке, вы знаете, места у меня довольно, однако я не женат, в доме нет женщины, чье покровительство оберегало бы репутацию незамужней девицы. Кроме как к вам, обратиться более не к кому…
О том, что дом Волконского строжайше охраняется, и Вареньку с ее репутацией вместе никому не удастся отсюда похитить, Архаров промолчал.
Однако княгиня Волконская прекрасно помнила все архаровские вопросы и свою записочку к старушке Пелагее Лесиной. И самое молчание обер-полицмейстера сказало ей более, нежели длинная речь.
– Покамест ты, сударыня, поживешь с дочерью моей, с Анютой, я велю поставить в ее покоях кровать для тебя. Нарядов у Анюты на все Воспитательное общество с лихвой станет… – так княгиня дала понять, что уже наслышана о своей гостье. – Мы сейчас почти не выезжаем, мало кого принимаем, тебе у нас будет покойно, станете книжки вдвоем читать, вышивать, время пробежит незаметно. Тебя ведь Варварой звать?
– Варварой, ваше сиятельство…
– Чтоб тебя с госпожой Суворовой не путать, а ее мы вслед за Александром Васильевичем все Варютой стали звать, будешь Варенькой, – княгиня, не отпуская рук своей нечаянной протеже, улыбнулась. – Тебе, сударыня, у нас хорошо будет! И Николай Петрович будет за тебя спокоен.
Архаров поклонился. Тогда княгиня позвала горничную, велела отвести гостью в покои Анны Михайловны, устроить ее там как можно удобнее. Варенька, уже стоя на пороге двери, ведущей в личные покои княгини и княжны Волконских, обернулась и благодарно улыбнулась Архарову.
Он отнюдь не собирался улыбаться в ответ. Однако тело само совершило несколько малозаметных движений: чуть приподнялся подбородок, чуть вытянулась шея, и некие тайные мышцы, державшие архаровские брови сведенными, без спросу расслабились…
