– Помяни, Господи, раба твоего Демьяна, и прости ему все согрешения, вольные и невольные, – тупо глядя в стопку, произнес Архаров слова, которым полагалось бы звучать в храме, но никак не в кабаке. – И даруй ему царствие свое небесное, Демке, дураку… Господи, какой же он дурак… неужто мы бы не докопались?.. Пей, Герасим. За Демку посчитаюсь, вот те крест.
Выпили. Архаров отодрал пласт гусятины, куснул, пожевал, с натугой проглотил. И понял, что тут более делать нечего.
– Пошел к черту, – произнес обер-полицмейстер, вставая, и Герасим не понял, к нему ли относятся слова, или же господин Архаров сообщает о своих намерениях.
Даже не подумав заплатить, Архаров направился к дверям. Герасим неодобрительно посмотрел на изгвазданную епанчу и грязные чулки, но опять же промолчал. И только когда за широкой спиной обер- полицмейстера захлопнулась дверь, окликнул Ванюшку-подручного.
– Ну-ка, проводи его милость… не вышло бы дурна…
Московская шелупонь Архарова знала в лицо, но сейчас понаехало много пришлой – учуяли поживу, и Герасим не хотел, чтобы обер-полицмейстер угодил в неприятности.
Ванюшка вернулся не скоро.
– Крепко набубенился, ноги не держат, – сообщил он хозяину. – Дважды на спуске падал.
– А куда подевался?
– А в Зарядье, к Каиновой зазнобе поплелся.
– Ну, эта с ним управится. Докуда довел?
– До калитки. Там уж не промахнется.
Герасим хмыкнул. Теперь главное было – крепко помолиться Богу, чтобы Архаров наутро забыл, где его ночью носило. Вряд ли ему приятно будет знать, что кто-то видел его в столь непотребном виде…
Архаров же шел целенаправленно и даже одолел доски, положенные от калитки к крыльцу. Мысль у него в голове была из тех, что наутро, если удастся их воссоздать, приводят человека в содрогание. Хотя определенная логика в ней присутствовала – напившись в кабаках и вывалявшись в мокрой глине, Архаров забыл о Варенькиной руке и полагал завершить день соответственно – в постели у Марфы. Не то чтобы он плохо относился к сводне или желал приравнять ее к уличной грязи, а просто предполагаемые амуры с Марфой, бывшие для них обоих вечной темой фривольных шуточек, казались Архарову чем-то еще более нелепо-безумным, чем сладкая наливка после сивухи. Он желал провести себя через сей миниатюрный ад, занимающий пространство одной ночи, взбаламутить себя и покарать за дурость, покарать жестоко… хотя не слишком… хорошо Шварцу, знающему меру справедливости, Архаров же ее никогда, оказывается, не знал, и, рухнув с высоты в пропасть отчаянной обиды, никак не мог придумать себе должного наказания за доверчивость…
Кудлатая Моська, охранявшая и Марфин, и соседский двор, признала его и промолчала. Окна были закрыты на ночь, он постучал в ставень. Инвалид Тетеркин откликнулся не сразу. Сперва он грозно изматерил обер-полицмейстера, потом пригрозил позвать десятских, потом – и вовсе архаровцев.
– Да я сам архаровец, отворяй, смуряк дермошный!
Тогда только Тетеркин признал ночного гостя и засуетился.
Марфа спустилась сверху в нижней юбке, завернувшись в большую шаль, со свечой в руке.
– Ахти мне! Вот не чаяли, не ждали! Заходи, сударь. Прими у него епанчу.
Тетеркин снял с архаровских плеч тяжелую суконную епанчу и повесил в сенях на гвоздь. Марфа оглядела Архарова, отметила измазанные в глине борта кафтана и колени, принюхалась.
– Да ты, сударь, из «Негасимки», что ли, шествуешь?
– Из «Негасимки»… Дай, думаю, загляну… на огонек… Клаварош у тебя?
– Нет, сударь, сегодня у него служба, собрались куда-то в ночь с Ушаковым.
– Эт-то… эт-то прелестно…
– Дай-ка я тебя горячим напою, Николай Петрович, – предложила Марфа. – Да и уложу. Ступай со мной на кухню, а ты вздуй самовар поскорее!
Большая печь давала столько тепла, что Архаров после странствий по ночной Москве и сидения в сырых подземных кабаках просто ожил.
– А шаль тебе к лицу, – сказал он, хотя перед ним было отнюдь не лицо, а широкая спина Марфы, добывающей заедки из шкафчика.
– Да ты уж не клинья ли под меня подбивать вздумал? – сразу подхватила она любимую словесную игру. – Явился заполночь, выпивши для храбрости, небось, и подарок принес?
– А что, Марфа, ты бы меня полюбила? – пытаясь вести галантную игру, спросил Архаров. – Без подарка?
– Так я, может, и теперь тебя люблю, почем знать? Да только беда – кабы могла до тебя дотянуться, так, может, и не любила бы.
– Экая ты замысловатая! – и он расхохотался. – А я вот к тебе пришел, оскоромиться… принимай, Марфа Ивановна, прибыл…
Тут Марфа поняла, что обер-полицмейстер не шутит.
– Что с тобой, сударь? – обеспокоенно спросила она. – Ты садись, я стол накрою.
– Накрывай! – позволил он. И грузно сел на лавку, широко расставив колени.
– Сударь, да ты сам не свой! С кем воевал-то?
– Выпить не найдется?
– Как не найтись! – делая вид, будто не замечает крайней степени архаровского опьянения, объявила Марфа. – Погоди, на стол соберу. Что ж за питье без закуски!
Марфа, при всей своей многопудовости, была легка на ногу – выметнулась за дверь почище иной молодой. Там, в сенях, она схватила за шиворот притаившуюся Наташку – неведомо какую по счету из тех, что постоянно жили у нее в услужении и вводимы были ею в бабье ремесло. Шепотом отдав девчонке несколько приказаний, вернулась и села за стол напротив Архарова.
– Христа ради, ничего не говори! – велела. – Сейчас будем пить. Зальешь свое горе вином, а я тебя уложу.
Тут же на столе впридачу к пастиле, пряникам, конфектам и французским бисквитам от знаменитого кондитера Апре явились водочный штоф, бутылки с домашними наливками, нарезанное сало, огурцы, капуста, разнообразные грибы в трех плошках, хлеб. Выставив все это в красивом порядке, Наташка сразу убралась, уковылял и Тетеркин.
Марфа расплескала по стопкам водку.
– Пей, господин обер-полицмейстер. Пей. Легче не станет, но… пей.
– Ты права, – опрокинув в рот стопку и закинув следом два склизких темных грибка, согласился он.
Марфа тут же налила еще. И вторая стопка была исправно опрокинута.
– Закусывай, – сказала она.
Он молча стал жевать хлеб с ломтем сала.
Марфа, так же, молча, глядела на него. Видимо, ждала объяснений. Надо было бы объяснить ей про Демку, но две последние стопки водки как-то странно повлияли на голову – Архаров помнил лишь одно…
– Черт бы вас, баб, всех побрал, – сказал наконец он. – Суки, бляди, твари, подлые твари…
– Ты пей, пей. Видать, мало еще, сударик, выпил, – преспокойно отвечала Марфа и в третий раз наполнила стопку. Но он не стал, а через стол уставился на нее своим тяжелым неприятным взглядом.
– И ты такова ж. И ты. И ты за деньги под кого угодно ляжешь.
– А и лягу, – согласилась Марфа. – Что ж плохого? От меня не убудет, а кавалеру – радость.
– Под кого попало, – уточнил он.
– Это уж как Бог пошлет.
– Лишь бы свою шкуру уберечь…
Марфа насторожилась.
– Это не французенка ли под тебя улеглась? – вмиг сообразив, откуда ветер дует, спросила она.
– Французенка. Гнать их всех из Москвы поганой метлой.
Марфа хмыкнула.
– Налей, – велел Архаров.
