Архаров, не тратя времени, дал девке пощечину. Захар удержал ее от падения.
– Это тебя еще только приласкали, – сказал Захар, – а вдругорядь зубки полетят.
– В старый колодец кинули…
– Умница, – похвалил Архаров. – Давно бы так. Где колодец?
– За домом… там от навеса тропинка через огород… и направо…
– За что люблю Москву, так это за постоянство, – задумчиво произнес Архаров. – Как труп – так непременно в колодец. Ну, беги, да чтоб я тебя более на Москве не встречал!
– Отпустить, что ли? – удивился Захар.
– Отпускай. Да и узел свой пусть забирает. Грешно Каинову маруху нищей оставлять. Пошла вон!
Катиш подхватила свое имущество и побежала.
– Идем, – сказал Архаров Захару. – Нечего здесь время терять. Где там моя Фетида?
– Так вот оно каково, блудное парижское художество, – сказала государыня, обходя стол.
На столе был выставлен сервиз графини Дюбарри – весь целиком, включая самые малые ложечки. Сияло золото и тусклые блики гуляли по «мясной» красной яшме.
– Изрядно, – подтвердил фаворит, сопровождавший ее в этом путешествии. – Отродясь такой тонкой работы не видывал. Ну, господин обер-полицмейстер, добыча славная!
Архаров молча поклонился – он не хотел встревать в беседы с господином Потемкиным.
После завершения празднеств граф Орлов-Чесменский был приватно принят государыней и рассказал ей приключение с сервизом. Разумеется, она пожелала видеть произведение парижских ювелиров, и граф по такому случаю вызвал в Пречистенский дворец тех участников дела, коих знал сам – полковника Архарова и и поручика Тучкова. Особо замолвил словечко за полицейского служащего Федора Савина. Сам же отговорился то ли нездоровьем, то ли еще чем, и государыня не настаивала – знала, что ему неприятно находиться в обществе фаворита.
Архаров был в некотором затруднении – после той ночи, когда он расправился с Каином, Левушка от него сбежал и поселился у какой-то тетки. Пришлось просить о содействии капитан-поручика Лопухина, который также чувствовал себя неловко – Тучков наговорил ему каких-то невнятных ужасов, и Лопухин не знал, как же теперь вести себя с хозяином дома. Но он умел ладить со всеми и устроил так, что Архаров и Левушка встретились в приемной государыни.
Архаров по указанию графа привез с собой Федьку.
Федька наконец выспался, нога болеть перестала, перед столь важным визитом Архаров погнал его в баню, к тому же, обер-полицмейстер вызвал к себе знакомых купцов и велел спешно осчастливить подчиненного новым мундиром, туфлями, чулками – всем, что положено иметь на себе во время аудиенции. Купцы, сообразив, что Федьку ждет повышение в чине, благоразумно не поскупились и даже положили в карман кошелек с деньгами и табакерку. Утром Никодимка причесал его, загнул букли, напудрил – и вышел такой молодец, что, пока Архаров вел его по кривым и несуразным коридорам Пречистенского дворца, все встречние дамы и девицы заглядывались.
Левушка поклонился Архарову весьма сдержанно, зато подошел к Федьке и стал развлекать его беседой, в которой Архарову места не нашлось. Когда же они были впущены в кабинет, то держался ближе к фавориту, который тоже был рад его видеть – генерал-адьютант Потемкин уже более года был подполковником гвардии Преображенского полка.
Государыня и ее любимая подруга, графиня Брюс, пожелали знать подробности дела. Архаров не был великим рассказчиком, зато они умели задавать вопросы и понемногу вытянули из него всю историю – вплоть до перестрелки в Троице-Лыкове.
Фаворит, зная, что поручик Тучков тоже в сем деле участвовал, вовремя спросил о какой-то мелочи Левушку, а тот и рад стараться – весьма красочно живописал погоню за каретой.
Этот кундштюк Архаров раскусил – сам он был под покровительством графа Орлова-Чесменского, и фаворит не желал, чтобы государыня была к обер-полицмейстеру благосклонна, потому и выставлял вперед своего подчиненного. Опять же, Левушка хорош собой, на него дамам и посмотреть приятно, а опасности для фаворита не представляет – молодой вертопрах, умеющий ловко драться на шпагах, не более.
Федька стоял в уголке, ничего с перепугу не понимал в разговорах и смотрел в пол, лишь изредка осмеливаясь взглянуть на ее величество.
Государыня была очень хороша в платье из коричневого бархата – цвета желудя, отделанном только лентами и газом. Волосы она убрала просто – хотя придворные красавицы с каждым месяцем прибавляли вершок в росте из-за пышных своих причесок, Екатерине эта мода явно пришлась не по вкусу. Брюсша же, наоборот, взбивала волосы, как молоденькая щеголиха, и прическа ее была увенчана небольшими страусиными перьями.
– Я жду немалых неприятностей от французского посольства, – сказала государыня. – Ты, Николай Петрович, и не знаешь, а за нашим малым двором нужен пригляд… глаз да глаз!
Вспомнив русское выражение и применив его к месту, государыня улыбнулась.
Вот как раз это Архаров превосходно знал.
Именно теперь и знал в подробностях.
Он отправил Клавароша в Петровское – разбираться с тамошними французами. Как всегда, слуги знали о жизни господ более, чем им полагалось бы. Кроме сведений о танцевальном учителе Клаварош раздобыл всякие занятные подробности из придворной жизни Андрея Разумовского, графского сынка. Причем он никого не выспрашивал – подробности являлись сами, беспечно и непринужденно.
Разумовский-младший состоял при «малом дворе» – при наследнике-цесаревиче Павле Петровиче и его супруге. В Москве наблюдательные дамы подметили, что он за ней машет. Она же, особа весьма норовистая, с каждым днем все менее ладила со свекровью. Государыня не могла понять, как можно, столько лет прожив в России, не знать ни одного русского слова. А траты невестки приводили ее в скверное настроение. Она уж пыталась как-то воздействовать на бывшую принцессу Вильгельмину, ныне – великую княгиню Наталью Алексеевну, и собственного сына через того же Разумовского, чтобы как-то призвать их к порядку. Даже прямо рекомендовала по одежке протягивать ножки. Но строптивая невестка не поддавалась увещеваниям, делала долги – и кто-то из персонала графа Разумовского, подслушав некую беседу, уже рассказывал, что великая княгиня хочет сделать займ у европейских банкиров при посредничестве французских дипломатов.
Эта новость и дошла до ушей государыни. На нее-то и был сделан намек, понятный, как полагала царица, одному лишь фавориту.
Но Архаров сохранил неподвижность физиономии. Лезть в семейные дела государыни он не хотел. Вот коли скжут прямо и попросят содействия – иное дело.
– Мне скучно понапрасно и без спасибо платить их долги, – добавила государыня. – Если все счесть и с тем, что дала, то более пятисот тысяч в год на них изошло, и все благодарности не получила. Ныне же новые проказы…
Возможно, она желала вопроса. Но Архаров молчал. Коли понадобятся его услуги – пусть ее величество призовет для приватного разговора, чтобы не торчал рядом бесстыжий фаворит, чтобы не подсовывала свою пышную грудь прямо ему под нос Брюсша, да и поручик Тучков с подчиненным Савиным в таковой беседе ни к чему.
– Господин Архаров сделал уж довольно, чтобы пресечь новые проказы, – сказал фаворит. – Раскрыл злодейский заговор, оказал немалую услугу графу… к радости вашего величества…
– И я высоко ценю сию услугу, – мягко ответила государыня. – К сожалению, граф при последней встрече нашей просился в отставку. Желает жить в Москве на покое.
Архаров слушал весьма внимательно. О том, что фаворит ревнив и государыне приходится то и дело его ревность усмирять, обер-полицмейстер знал. Все, что было связано с предыдущими фаворитами, казалось господину Потемкину невыносимым. Однако Алехан Орлов никогда, помнится, при постельных услугах не состоял, это ему за братца досталось…
И Архаров представил себе, что рядом с государыней – не сей могучий господин, коего даже красавцем не назовешь, а умница Алехан, ростом – не ниже, станом – стройнее, норовом – попрочнее, и предан безмерно… чего бы ей не снизойти к Алехану? Разве не хорош собой? Не любимец дам? Не доказал своей верности делом? Не взял на себя дважды ответственность за малоприятную историю – лишь бы ей,
