Федькину службу.
Государыня помолчала и вновь обратилась к Архарову.
– Мне княгиня Елизавета Васильевна сказывала, будто к девице Пуховой иная персона свататься желает, верно ли?
Архаров опустил глаза. Иная персона… как же теперь отвечать?.. околесица какая-то выйдет…
Собирался, собирался, да кто ж знал, что времени на это уже не станет?
Молчание могло затянуться надолго, но догадливый фаворит, все это время лишь слушавший, решил вмешаться в разговор.
– Ваше величество, а не отдать ли и впрямь девицу Пухову за полицейского служащего? – спросил он. – Тем вы разом всю суету вокруг нее и все сплетни и слухи прекратите. Сразу станет всем ясно, что слухи были пустые.
– А коли отдать за видную в свете персону, то и домыслы возродятся… впрочем, не смею указывать вашему величеству… – добавила Брюсша, очевидно, имевшая на государыню неоторое влияние.
Потемкин посмотрел на Архарова несколько свысока, весьма довольный тем, что сделал некую пакость обер-полицмейстеру, орловскому ставленнику, не желающему отрекаться от былых своих покровителей.
Ну что же, подумал Архаров, сего следовало ожидать.
Левушка, несколько растерявшись, вертел головой – ему непременно нужно было видеть разом и государыню, и фаворита, и Архарова, и коленопреклоненного Федьку.
– Вы правы, сударь, и ты, Пашотт, права, – церемонно сказала государыня. – Встаньте, господин Савин. Девица Пухова – невеста ваша. Будьте с ней счастливы, любите ее примерно.
И протянула для поцелуя красивую белую руку.
Она не сообразила, что до сих пор Федьке ни разу не доводилось целовать руку даме, и он просто не знал, как к этому приступить.
Но он невольно умудрился растрогать Екатерину Алексеевну – когда нерешительно подвел обе свои руки под ее ладонь и замер в недоумении – то ли тянуться губами и всем телом вперед, рискуя грохнуться на паркет, то ли тащить к себе царственную кисть.
Государыня шагнула к нему, и непосильная задача разрешилась сама – губы Федькины ткнулись в душистую кожу и замерли, даже не пытаясь изобразить поцелуй.
Архаров смотрел на ошалевшего подчиненного и вдруг вспомнил вечер на чумном бастионе, когда мортусы впервые сняли перед ним свои черные дегтярные колпаки и дождевая вода текла по их лицам. Федька был сейчас странно похож на себя тогдашнего, и Архаров отвернулся, уставившись в паркет – воспоминание пришло на редкость некстати.
– Встань, Савин, – сказал он, потому что Федька, коли не вмешаться, так и будет торчать посреди кабинета коленопреклоненный до конца аудиенции.
Начальственный голос подействовал – Федька ловко поднялся, но соображения в его взгляде все еще не было.
– Ваше величество, что прикажете делать с сервизом? – спросил Архаров.
Екатерина Алексеевна, опираясь на руку фаворита, обошла вокруг стола, полюбовалась замечательной шлифовкой, взяла в руки и с интересом рассмотрела изящнейшую ложечку. Брюсша же поднимала и изучала чуть ли не каждую тарелку. Архаров прочитал на ее лице простенькие фразы: уж кто, как не я, заслужил сей подарок? Кто, как не я, способствовал твоему, сударыня, счастливому союзу с сим богатырем?
– А ты бы как поступил, Николай Петрович?
В вопросе было лукавство.
– Вернул бы, ваше величество.
– Мы его вернем. Распорядись, Николай Петрович, доставить сей сервиз к французскому посланнику мусью Дюрану де Дистрофу… – государыня, прекрасно зная французский, имя нарочно выговорила на русский лад. – И с приложением письма от мусью де Сартина – пропажа-де найдена, везите к своему королю! Тем более, что мусью Дюран де Дистроф теперь уж недолго у нас задержится. И, статочно, передаст сие художество собственноручно… тому, кто эту кашу заварил…
Архаров дважды кивнул.
Ему показалось, правда, странным, что государыня придумала кундштюк, созревший в голове у него самого. Ему казалось, что она, женщина, обожающая красивые вещицы, захочет оставить сервиз себе. Но швырнуть его в рожу интриганам… да, это ему понравилось… хоть и не по-дамски как-то…
– И, Николай Петрович, хочу с тобой потолковать приватно о ваших полицейских делах, – сказала государыня. – Пашотт, займи кавалеров.
Фаворит коли и обиделся, виду не подал. Он с Брюсшей отошел в сторонку и подозвал к себе Левушку, а Екатерина Алексеевна отвела Архарова подалее, к окошку.
– Григорий Александрович ловко придумал, как распорядиться судьбой девицы Пуховой и отвадить от нее искателей несбыточных надежд. Но дуракам закон не писан… – государыня улыбнулась, вновь к месту применив поговорку. – Я знаю, кто ее родители, а сказать не могу, потому что та дама давно уж замужем. Девица Пухова отнюдь не мое дитя, и не дитя покойного государя. Враги наши впали в понятную ошибку. Тебе, сударь, я все объясню, чтобы при нужде мог вмешаться.
– Как будет угодно вашему величеству.
– Одна из моих девиц, что состояли при мне, позволила улестить себя некому господину и долго скрывала свое несчастное положение. Они призналась мне в беде своей, я же ничем не могла ей помочь, потому что сама была в страхе за себя. Николай Петрович, теперь я о сем могу говорить прямо – мне готовили большие неприятности, впрочем…
Архаров кивнул – о тех давних событиях он знал очень мало, а кабы хотел знать – не станешь же расспрашивать женщину, от кого она родила своего ребенка, да еще столь высокопоставленную даму.
– Правду о бедственном положении той девицы знали я и госпожа Владиславова, приставленная ко мне ее величеством, но вставшая в тех интригах на мою сторону. Когда настал мой срок, всех удалили от меня, но затем… Ты не поверишь, Николай Петрович, но после родов своих я была брошена всеми. Императрица пришла сама со своим духовником, который дал дитяти имя Павла, и тут же его спеленали и унесли. Это было в полдень, я осталась одна на родильной постели, и тут ко мне пробралась та злосчастная девица, она рыдала и просила о помощи. Я не могла прогнать ее из дворца, я просила Владиславову приютить ее в своей комнате. А комната Владиславовой была возле моей и они соединялись дверью. Около трех часов дня пришла надзирательница моя, графина Шувалова, вся разодетая. В комнате моей было холодно. Она увидела, что я лежу на той же постели, вспотев, ахнула и сказала, что так можно уморить меня…
Архаров слушал и ушам своим не верил. Ему казалось, что вокруг роженицы, которая должна произвести на свет будущего государя, должны стоять врачи уж никак не хуже Матвея Воробьева, и придворные женщины в немалом количестве.
– Я не знала, как ее выпроводить, чтобы она не услышала шума в комнате у Владиславовой. Теперь ты понимаешь, сударь, сколь несчастливо сложились обстоятельства? Чистосердечно оказав той девице услугу, впустив ее в комнату Владиславовой, я, почти умирающая, вынуждена была заботиться о том, чтобы тайно вынести ее дитя из Летнего дворца и передать в надежные руки. К счастью, Владиславова вспомнила о доброй повивальной бабке и нашла человека, который ночью отнес ей дитя. Девица же вернулась в помещения, отведенные фрейлинам. Впоследствии ее выдали замуж за знатного человека. Но исправить ее нрав было уже невозможно – она пристрастилась к карточной игре. Теперь я понимаю, что мне следовало сразу прогнать ее из своей комнаты, но я была слишком слаба, чтобы возражать ей, я заливалась слезами оттого, что лежала плохо и неудобно…
Архаров покосился на фаворита. Но тот преспокойно беседовал с Брюсшей и Левушкой. Федька же стоял весьма задумчивый – очевидно, пытался осознать свое сегодняшнее превращение.
– Я полагала, что лукавство мое поправило то, что чистосердечие испортило. Но вышло, что мне и впредь пришлось проявлять заботу о дитяти. Есть женщины, которые не помнят о своем материнстве. Те, кто следил за моими тайными поступками, несомненно, были введены в заблуждение. Я же, видя, как эта злосчастная мать не помнит более о своем грехе, старалась как-то облегчить участь девочки. Ты видишь, Николай Петрович, какое действие это произвело…
