Елизавета Васильевна задумалась. Архаров уже довольно знал ее лицо: княгиня не вспоминала подробности, но решала: говорить – не говорить…
– Неспроста ведь спрашиваешь, сударь…
– Неспроста.
– Ну так вот что скажу – правда ли, нет ли, а слыхала краем уха, самым краешком… – княгиня показала пальчиком на ухо, обремененное довольно большой бриллиантовой сережкой. – Чересчур это семейство к Франции расположено и всячески старалось ей свою преданность показать.
– И французов они у себя привечают?
– Николай Петрович, про то Михайлу Никитича спрашивай. Слухи переность я не охотница.
При этом княгиня быстро закрыла веер и спрятала его пластины в ладонях. Сделала она это машинально, забыв, что Архаров не разумеет «языка веерного маханья», – а движение означало, что расспросы ее уже огорчают.
– Скоро ли его сиятельство будет?
– А его сиятельство дома.
Архаров даже несколько растерялся.
– Работает в кабинете, письма диктует, я и не стала его отвлекать. Не ему ж ты, сударь, конфекты от Апре привез? – лукаво осведомилась княгиня.
Архаров решил не уходить, пока не повидает князя. И стал расспрашивать о вещах обыкновенных, а также рассказал всякий историйки о празднике, для которого на Ходынском лугу возводили целую географию. О том, как среди бела дня ловкие мужики догадались доски воровать – на постройке столько народу трудится, что одной телегой более или менее – никто не заметит. Также был занятный случай, когда начали строить потешную крепостцу, изображавшую крепость Керчь, с бастионами и равелинами. Архитекторы Баженов с Казаковым не сразу сообразили, что окружать крепость рвом ни к чему, и телега с бревнами, съехав по контрэскарпу, лихо снесла целый бастион вместе с плотниками.
Вскоре Михайла Никитич вышел – по-домашнему, в легком шлафроке. Он попросил кофея со сливками, и Елизавета Васильевна предложила подать кофей в кабинет – того гляди, гости начнут съезжаться, а хозяин не то что без кафтана, а даже без камзола.
– Жарко, душа моя, – сказал в оправдание Волконский. – Вон и Николай Петрович, поди, взмок в своих доспехах.
Архаров и точно маялся в тяжелом кафтане, на котором было нашито в два ряда широкого галуна.
Зато в кабинете он этот роскошный кафтан скинул и камзол расстегнул. То-то было блаженство…
Выслушав его домыслы, Волконский хмыкнул.
– Ну, коли Захаров подозревает – должно, так оно и есть. Много старик повидал… А как французы нам пакостили – и я не хуже него расскажу. Когда нынешняя война с турками начиналась, полагаешь, мы ее затеяли? Нет – тогдашний французский посол в Константинополе, граф де Вержен, султана на сию дурость подбил. И потом французский король туда своих советников посылал. Ловко он рассчитал – чтобы мы, будучи ослаблены и истощены сей войной, еще долго не могли и помыслить, чтоб воспользоваться своим выгодным в Европе положением – и, будучи в окружении слабейших государств, не имели силы их угнетать и через то вмешиваться в европейские дела. То-то бы сейчас позлился!
– Как я могу быстро и тайно проверить, что известно нашему Второму департаменту о французских агентах в России? – спросил Архаров.
– Быстро не выйдет. Да и не знают они всех агентов – тех лишь, что на виду. Помнишь дело полковника Анжели? Ведь спохватились лишь тогда, когда он самовольно поехал в Вену и в Париж, где его принял герцог д’Эгийон.
Архаров не сразу сообразил – что за герцог такой.
– Министр иностранных дел французского короля, – укоризненно сказал Волконский. – Совсем ты, сударь, в своих полицейских дрязгах и каверзах погряз, газет не читаешь.
– Право, не до французских министров, ваше сиятельство. И не до газет. Вранья я и у себя в полицейской конторе слышу порядочно. Такого, что газетам и не приснится.
Про Анжели Архаров, разумеется, слыхал, потому что его тогда, год назад, волновало все, что хоть как-то можно было увязать с маркизом Пугачевым и его возможным наступлением на Москву. Этот французский офицер, предложивший свои услуги России, успел до того послужить Пруссии, Баварии и Дании. Россию он представлял себе страной нелепой и бестолковой – полагал, будто запросто взбунтует русские полки, стоящие в Лифляндии, захватит Ригу, которая хоть и была укреплена еще при шведах, но оставалась весьма сильной крепостью, и из Риги под развернутыми знаменами пойдет добывать Санкт- Петербург. А чтобы повысыть значимость своей особы, утвержал, будто состоит в сношениях с воскресшим государем Петром Федоровичем. Таких самозванцев Россия знала предостаточно – однако этого уж больно усердно вытаскивал из беды принц де Роган – самолично ездил к российскому послу князю Барятинскому просить за соотечественника. И ведь упросил – тогда же, летом, полковника Анжели выслали из России, тем он и отделался.
Князь внимательно посмотрел на Архарова.
– Гляди, опозоришься через свое нелюбопытство…
Он мог так говорить: и был вдвое старше, и титул носил, и в службе был удачлив и успешен. Архаров на своей лестнице отдал Волконскому одну из самых высоких ступенек – потому и не обиделся.
– А не имеют ли какого отношения к французским делам граф и графиня Матюшкины? – спросил он.
– Черт ли их разберет. Ходили такие слухи, но были ли доказательства – неведомо. Еще при покойном государе он, как говорили, сделался переносчиком вестей, снабжал придворными сплетнями французского посланника. А граф у нас щеголь и игрок, деньги нужны постоянно. Уж не знаю, был ли он, когда во Францию ездил, завербован там, получил ли какие-то деньги за свои доносы… С игроками не поймешь, откуда у них деньги берутся и куда исчезают. Какие-то немалые суммы он там проиграл, это всем известно.
– Как же его, зная про его наклонности, во Францию отпустили?
– Про то не меня спрашивать надобно. Видимо, супруга помогла. И, сдается, после его возвращения милости государынины к графине иссякать стали. Повторяю, Николай Петрович, доподлинно не знаю, я ведь не так много в столице жил.
– А теперь как же?
– А теперь граф с графиней уже люди пожилые, никто их и ни за что преследовать не станет, хотя отношение государыни к ним вам известно. А что он играет по-прежнему – так то вы своими глазами видели.
Не такого ответа, разумеется, ждал Архаров. Но и в этих словах было за что зацепиться. Коли Матюшкин сделался осведомителем французского двора, то при сговоре князь Волконский уж точно не присутствовал, да и никто, пожалуй, не присутствовал, кроме графа и некого высокопоставленного француза – имя же его Господь один знает…
– Может ли быть, что государыня доподлинно знает про то, что граф французов сведениями снабжал? – спросил он.
– Сие вероятно. Однако государыня умна и никогда не устроит скандала там, где можно обойтись без него, – отвечал Волконский. – Я допускаю, что ей сделались известны некие давние грехи, и она полагает, что новых не было.
Архаров вздохнул. Очевидно, ему-то и суждено открыть миру новый грех четы Матюшкиных.
Одновременно ему сделалось ясно, что Волконский не сообщит ничего более, что могло бы помочь в розыске. Видимо, следовало поискать кого другого… Алехана?..
Ведь толковал же Алехан о французских следах в истории с авантурьерой! Разбираясь, кто эта женщина и какого черта вздумала претендовать на российский трон, он мог случайно получить сведения, важные нынче для Архарова, – о французах в России и русских аристократах, которых, оказывается, не так уж сложно купить за разумные деньги…
– Его сиятельство граф Орлов вам еще визита не наносил? – спросил Архаров.
– А разве он в Москве?
Это было уже забавнее.
После той ночи Алехан более на Пречистенке не появлялся. Архаров полагал, что он занят своим
