устройством в Москве, наносит визиты, и даже не побеспокоился, где Орлов изволил поселиться. Чтобы не расписываться в своей бестолковости, Архаров отвечал князю, что слыхал-де, будто Орлова в Москве видали, и сам удивился, для чего его сиятельство не дает о себе знать давним своим приятелям. Волконский посоветовал не придавать этому значения – всем известен причудливый нрав Алехана. И до праздника остается не так уж много – там-то он наверняка появится. Не может быть, чтобы в день, когда все получат из рук государыни хоть какое награждение, для него ничего не нашлось.
Архаров был на сей предмет иного мнения.
Алехан не говорил прямо – этого еще недоставало! – однако Архаров уловил во всем его поведении некую обиду на государыню. И это желание непременно оставить службу – не на пустом месте возникло. Если Федор и Владимир Орловы подали в отставку из-за брата, и никто их особо на службе не удерживал, то Алехан – другое дело. Он слишком много дал России – и еще более мог бы дать, а государыня, как заметил князь Волконский, умна и скандалов не любит…
Но если вдуматься, история с авантюрьерой – европейский скандал. Заманить хитрую девицу на судно и похитить из-под носа у ее сторонников – это великая наглость. Алехан говорил, что сама государыня именно этого желала – но не вышло бы так, что желала она этого на словах, а на деле предпочла бы не столь шумное событие?
Расставшись с Волконским, Архаров приказал везти себя к Рязанскому подворью. Там он отдал приказание – отыскать графа Орлова. Алехан – мужчина приметный: высок, статен, на лице шрам, известный всей Российской империи. Коли он, как привык смолоду, ищет немудреных развлечений по кабакам, то найти его будет несложно.
Затем следовало посетить Дуньку. И она, кстати, могла знать, куда подевался Алехан: они, помнится, вдвоем остались, когда Архаров спать отправился. Занятно будет, коли пропажа сыщется у Дуньки на Ильинке…
Карета остановилась, Архаров вышел и постоял несколько у дверей Дунькиного дома. Входить не больно хотелось – это было хозяйство Захарова, место, где Захаров любил свою мартону, и жил в душе обер- полицмейстера некий запрет на появление в подобных местах. Однако обстоятельства были особые – не юный любовник тайно проскакивал в спальню прелестницы, пока законный сожитель занят иными делами, а один мужчина выполнял предсмертную просьбу другого мужчины, Дунька же сама по себе тут мало что значила – была поводом для просьбы, не более.
Архаров вошел и был встречен привратником Петрушкой, заменившим покойного Филимонку.
Петрушка, молодой, но низкорослый и слабосильный парень, сказал, что хозяйка-де ожидает, и сам поспешил по лестнице вперед – доложить о госте. Архаров поднимался неторопливо, так что Петрушка успел взбежать наверх, получить приказание и встретить Архарова на последних ступеньках лестницы. Оказалось – хозяйка просит малость подождать.
Примерно через минуту выскочила взволнованная горничная Агашка и сделала глубокий книксен.
– Извольте в гостиную, – сказала Агашка и сама довела до кресла в малой гостиной, сама усадила, при этом все время поглядывая на закрытую дверь, ведущую в приватные Дунькины покои, возможно, сразу в спальню.
Архаров хмыкнул – как будто мало было на сборы двух часов! Ведь непременно в последнюю минуту ей волосочес последнюю буклю на голове укладывает и впопыхах пудрой присыпает!
И вдруг за той дверью раздался заполошный крик – каким орут при начале пожара, не менее.
– Люди! Люди! – вопила Дунька.
Архаров вскочил, распахнул дверь – и тут же подпрыгнул с резвостью, самого его удивившей.
В комнате чуть ли не на вершок от пола стояла вода. Она потекла через порожек и замочила-таки архаровские туфли.
Дунька в маленьком чепчике стояла в ванне на коленях, глядела на потоп и голосила, призывая прислугу. Кроме чепчика на ней, похоже, ничего и не было. А простыня, которой положено накрывать ванну, чтобы являть принимающую гостей даму по грудь, соскользнула и мокла в луже.
Увидев Архарова, Дунька замолчала.
– Что тут у тебя, Дуня? – спросил он. – Куда это ты забралась?
– Да ванна же, будь она неладна! – чуть не плача, отвечала Дунька. – Мода, мода! Прием утренний! А она, вишь, проклятая, течет!
– Вода?
– Ванна!
Архаров отступил в малую гостиную, и тут же мимо него пробежала стряпуха Саввишна с веником, ведром и тряпкой.
– Ведра где? – кричала она. – Агаша, подтирай живее! Не то паркеты взбухнут и рассядутся – то-то беды наделаем!
Пробежала и Агашка, шлепнулась на колени прямо в воду и принялась возить большой тряпкой перед захлопнувшейся дверью, не столь собирая воду, сколь ее размазывая.
– Дуня, накинь хоть рубаху да выйди ко мне! – возвысил голос Архаров.
Столь грозное приказание в полицейской конторе не осталось бы безответным – тут же архаровцы исполнили бы все необходимое. Дунька же провозилась за дверью еще добрых четверть часа.
Наконец она вышла – в белой широкой кофте, в белой же юбке с едва заметными розовыми полосками, так, как одеваются дома, когда никуда не надобно выезжать или принимать знатных гостей, дамы и девицы в почтенных семьях. На плечи Дунька набросила турецкую шаль – их немало понавезли в Москву из недавнего военного похода. И чепчик переменила – этот был больше, с розовой лентой и розеткой спереди посередке.
– Угодно ли кофею, милостивый государь Николай Петрович? – весьма чинно спросила она. Как ежели б только что не торчала перед ним из щелястой ванны в чем мать родила.
– Я по делу, Дуня. Велено тебе передать, – и Архаров без лишних предисловий вынул из карманов и кошель, и конверт с купчей.
– Что это, от кого?
– От Гаврилы Павловича, – неохотно выговорил Архаров.
Дунька, к некоторому удивлению обер-полицмейстера, сперва не в кошель полезла, а вскрыла конверт и, шевеля губами, принялась читать купчую. Он и не подозревал, что Дунька уже знает грамоте. Но, как и следовало ожидать, она не смогла продраться сквозь заунывно-канцелярскую речь, изобретенную нарочно для подобных бумаг.
– Николай Петрович, что это такое? – растерянно спросила она.
– Купчая, Дуня. Господин Захаров тебе дом купил. Туда съедешь…
– Это для чего же?
Вот теперь Дунька забеспокоилась не на шутку. Хмурую архаровскую физиономию она уже довольно изучила, и по тому, как обер-полицмейстер прятал взгляд, догадалась, что дело неладно.
– Что с Гаврилой Павлычем? – спросила она напрямик.
– Болен. Тяжко болен. Вот, вздумал о тебе позаботиться…
– Он помирает?
Архаров хотел было смягчить удар, да передумал. Не малое дитя, девка в возрасте, поплачет да и забудет…
– Да, Дуня. Помирает.
– А что Матвей Ильич?
– Лечит, ругается, да все без толку. Господин Захаров уж стар.
Дунька бросила купчую на стол.
– Как же это? – спросила она. – Как же он? Надобно лучших врачей позвать! Николай Петрович, Христа ради – возьми, поезжай, привези немецких докторов, самого Самойловича привези!
И, схватив кошель, она попыталась сунуть его Архарову в руки.
– Не кричи, Дуня, – сказал обер-полицмейстер. – Я Матвея знаю, он давно уж… ч-черт…
Архаров, понятное дело, опять позабыл слово, означающее сборище докторов над постелью опасно больного.
– Не хочешь – сама по докторам поеду, – решительно объявила Дунька. – Агашка, одеваться! Крикни
