Сердце солдата

Я не знала, что на елочке
Иголочки растут,
Я не знала, что миленочку
Винтовочку дадут.

Товарищ Мартын остановился и слушал, чуть склонив голову на бок.

Я не думала с миленочком
Разлуку получить,
Но проклятая Германия
Сумела разлучить.

Мартын нахмурился. Алексей, подметив перемену в лице Мартына, сердито буркнул: «Санчасть называется» — и пошел к землянке.

Мартын остановил его, тронув за рукав.

Ты, германец, ты, германец,
Разлучил с залеточкой.
Его взяли на войну,
Я стала сироточкой!

Алексей остановился и в недоумении смотрел на товарища Мартына. А девичий голос все выводил задорно, вторя переборам гармошки:

Не судите вы меня
За веселость за мою:
Я не с радости танцую,
Не от радости пою.

— Понял? — тяжело вздохнув, сказал товарищ Мартын и взглянул на Алексея. — Санчасть, говоришь? А ну зайдем.

Они спустились по ступенькам вниз, открыли тяжко скрипнувшую дверь и пошли в землянку. Здесь царил полумрак, только сквозь маленькое оконце пробивался тусклый свет. Музыка оборвалась. Кто-то в землянке зашевелился, но кто — не разобрать, уж очень резким был переход от сверкающего снега к сумраку землянки.

С минуту стояли молча. Потом, когда глаза привыкли, товарищ Мартын заметил двух девушек и парня с баяном. Парень был в расстегнутом городском пальто, под которым виднелся пестрый галстук. На голове — лихо заломлена светлая фетровая шляпа.

Обе девушки были в ватниках и серых платках. Одежда делала их похожими друг на друга, несмотря на то, что одна была худенькая и черноглазая, а другая светлоглазая и круглолицая.

— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался Мартын. — Здесь, стало быть, санчасть?

— Так точно, медико-санитарная служба. Лазарет, — бойко ответил парень, и при этом баян в его руках тоненько пискнул.

— А ты что ж, Петрусь, заболел? — грозно спросил Алексей.

— Здоров, — сказал гармонист и притворно плюнул. — Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

Девушки в один голос хихикнули.

— А вы здесь хозяйки? — спросил Мартын.

— Наша медицина, — буркнул Алексей. — Это вот, — он кивнул на черноглазую, — Наталья Захаренок, почти фельдшер. Правда, ветеринарный. А Вера назначена санитаркой. Специального образования не имеет, но девушка смышленая. — Алексей обернулся к Петрусю. — Ты чего здесь околачиваешься, раз здоров?

— Греемся. Так сказать, художественная самодеятельность. Очень даже приличный вид развлечения.

Товарищ Мартын присел на нары возле железной печурки.

— А чего это частушки у вас такие грустные? Другие можете?

— Можем, — ответила Вера.

— А ну-ка.

Девушки пошептались. Потом Вера кивнула гармонисту. На лице у Петруся появилось выражение равнодушия. Он склонил голову направо, беззвучно потрогал пуговки баяна, замер на мгновенье и вдруг растянул меха. Пальцы стремительно побежали по ладам, и в землянке стало тесно от широких, замысловатых переборов, наполнивших ее всю от крошечного оконца до железной печурки.

Девушки прислушались и дружно запели:

Ой, на улице туман,
Полное затмение.
Глянул Гитлер на Москву
И лишился зрения.

Партизанские отряды
Бьют фашистов из засады.
Ни дороги, ни пути,
Ни проехать, ни пройти.

Хороша наша гармошка,
Золотые голоса.
Немцы нос боятся сунуть
В партизанские леса.

Пока девушки пели, оставшиеся возле землянки Сергей и Ванюша настороженно приглядывались друг к другу.

Сергей прищурил глаза и подозрительно спросил:

— А ты, парень, собственно, откуда дорогу в наш лагерь знаешь?

— Знаю… — уклончиво ответил Ванюша.

— Бывал здесь?

— Не был.

— А откуда ж все-таки знаешь?

Ванюша только пожал плечами.

— Та-ак, — протянул Сергей, — ты что же, всегда такой разговорчивый?