– Нет, конечно, нет.
– А почему тогда нас увозят?
– До начала занятий в школе вы поживёте там.
Вагон наш набит битком: мужчины, женщины, дети.
Были здесь старик с мешком, старуха в парандже[41], солдат с шинелью, надетой через плечо как лошадиный хомут, младенцы, сосущие из бутылки молоко, паренёк, который вёз четырёх связанных кур, обросшие дяди, что всё время резались в карты, и ещё бог весть какие люди. В одном конце вагона смеются, в другом – плачут, а в середине – поют. Воздух спёртый, как бы протухший, дышать невозможно.
А поезд всё летит и точно сам рад, что так быстро несётся, нет-нет да закричит: «Пу-пуу-у-уп!»
К нам протиснулся солдат с большим чемоданом в руке и с вещмешком за плечами. Он был небольшого росточка, но удлинённым широким лицом напоминал отца. Солдат обратился к дремавшей Марии Павловне.
– Можно к вам в соседи?
– Пожалуйста, – ответила тётя Русская. Солдат осторожненько опустился на чемодан.
– Детдомовские?
– Да, – ответил за всех Карабай.
– На экскурсию едете?
– Да.
– Кто из вас отличник?
Вечноголодный, которому удалось отвоевать себе местечко на самой верхней полке, высунулся, как птенчик из своего гнезда:
– Я отличник!
– Ого, гвардейцы-то вон где, оказывается! – засмеялся солдат. – А не врёшь?
– Сдохнуть на месте! – поклялся Вечноголодный. – Каждый день во сне пятёрки получаю.
Солдат раскатисто захохотал. Засмеялись и мы с Марией Павловной.
– Вы его не слушайте, это болтун первой марки, – сказал Карабай, когда смех стих. – Он и во сне с двойками дружит. Если кто и отличник у нас, так это Самоварджан.
– А где же сей отличник?
– Я тут! – свесился с другой верхней полки Самар.
– О, почему такого джигита назвали Самоваром?
– Потому что внутри у этого джигита вечно кипит вода, – вставил я со стороны.
– Да неужто?
– Верно, верно! – продолжал я торопливо, чтоб кто-то не перебил меня. – Бросьте ему в рот щепотку заварки, потрясите за уши – из носа выльется семь чайников чая.
Все кругом засмеялись, Мария Павловна тоже. Вот уже сколько дней мы не видели на её лице даже подобия улыбки, и теперь, когда наша тётя Русская засмеялась весело и звонко, мы были вне себя от радости.
– Оббо, мальчик, молодец! – потрепал меня по плечу солдат. – Да ты острослов настоящий!
– Дядя, знаете, он ещё мастер анекдоты рассказывать, – сообщил Самовар.
– Серьёзно?
– Правда. Если не верите, спросите вон у Марии Павловны. До того как попасть в детдом, младшеньких своих он кормил одними анекдотами.
– Разве анекдотами сыт будешь? – засомневался солдат.
– Ещё как! Анекдоты ведь разные бывают. Одни смешат, другие задуматься заставляют, третьи… Многодетный, расскажи лучше сам…
– Ну давай начинай, – подбодрил меня солдат.
– Жил-был афанди, – начал я посмеиваясь, точь-в-точь дядюшка Разык, – взяли его в армию, назначили командиром. Однажды, когда они лежали в окопе, их атаковали враги. Афанди решил перейти в контратаку. Выскочил из окопа, но вместо «вперёд!» закричал «мама!».
– Хе-хе-хе, – посмеялся солдат. – Выходит, твой афанди был трусоват? Не на ходу ли ты сочиняешь? А то, смотрю, афанди твой такой же простенький, как ты сам.
Солдат оказался душевным, разговорчивым человеком. С нами, с детьми, он держался как с равными. Рассказал, что в одном бою подорвал три фашистских танка, за что командование дало ему отпуск и разрешило съездить повидаться с семьёй. Сейчас он возвращался на фронт. Потом он раскрыл свой громадный чемодан и, несмотря на наши протесты, дал каждому по пол-лепёшки и горсточке слегка поджаренного миндаля.
– А чаю вам пусть вскипятит Самовар, – добавил он, усмехнувшись.
Дядя солдат рассказал нам столько интересного, что мы и не заметили, как доехали до места. Поезд несколько раз подряд дёрнулся, устало вздохнул и остановился. Вагон тотчас загудел, как встревоженный
