– А прикинь, – сказал Шуша, пристально глядя, как в зубах Пакли горит сигарета. – Прикинь, чувак курит. Вот сигарета до рта догорела – губы тлеть начали, потом вся голова задымилась...
– Ты про какого чувака все мне шепчешь?
– Да так... Просто, прикинь. Я говорю, двигать пора.
Пакле захотелось поскорее избавиться от кошмарных образов, которыми пичкал его сонный Шуша, поэтому он прокашлялся и спросил:
– Ну чего, пацаны, какие у нас планы?
Он стремился сделать голос солидным и одновременно небрежным, чтобы ненавязчиво намекнуть на свой высокий статус в команде. Но никто его стараний не заметил, только Хамыч кивнул, скосив глаза.
– Все нормально... сиди отдыхай.
Где-то на пределе слышимости вдруг послушалось мяуканье. Чингиз тут же вскочил, его глаза сверкнули.
– Кошка, – сказал он. – Тут где-то кошка.
– Откуда здесь? – с недоумением пробормотал Шуша.
– Но я слышал! – Чингиз бегал глазами по кустам и его руки непроизвольно дергались, словно он ловил мух.
– С лесничества могла прибежать, – высказался Поршень. – Рыбки половить.
– А ну, обождите... – бросил Чингиз и молниеносно исчез в прибрежных кустах.
– Двигать пора... – едва слышно пробормотал Шуша.
Через минуту Чингиз вернулся с пятнистой черно-рыжей кошкой в руке. Он очень ловко, со знанием дела держал ее за шкирку. Несчастное животное извивалось и орало, но вырваться не могло. Чингиз выглядел странно возбужденным, словно поймал не драную обитательницу помоек, а по меньшей мере золотую рыбку.
– Тьфу, блин... – с омерзением проговорил Хамыч. – Сейчас опять начнет дурковать.
– Ничего, ничего... – пробормотал Чингиз, поднимая с земли крепкую палку. – Так надо. Поршень, принеси изоленту из машины.
– У тебя изолента сразу прогорит.
– А я ею только прихвачу. А потом проволокой.
Поршень пожал плечами и принес моток изоленты. Чингиз принялся приматывать кошку к палке. Когда она уже не могла двигаться, он достал из кармана клубок стальной проволоки.
– Все нормально, – сказал он.
– Чего это он? – с некоторым испугом спросил Пакля у Поршня.
– А... он кошек жрет. Привычка такая.
– Жрет?! – ужаснулся Пакля. – Зачем?
– Надо двигать, – тихонько пропел ему на ухо Шуша.
Пакля взглянул на Пельменя, который до сих пор не проронил ни слова. Пельмень выглядел так, словно его, а не кошку, сейчас собирались жрать. У него, кажется, даже слезы в глазах блестели. – Дай хоть я ей шею сверну, – с кислой миной изрек Шуша. – А то орет, как свинья собачья.
– Нет! Кошку жарить надо, пока живая. Тогда от нее вся сила ко мне перейдет.
– Много там силы...
Чингиз суетился, нервничал, чуть ли не облизывался. Кошка хрипела на палке, судорожно дергая лапами.
– Колышки надо переставить, – пробормотал Чингиз и начал возиться у костра. И тут случилось невероятное.
Пельмень, на которого не обращали внимания, вдруг схватил палку, отбежал на десяток шагов и быстро-быстро смотал с приговоренного животного изоленту. Кошка, совершив немыслимый кульбит, соскочила на траву, дико вскрикнула и в одно мгновение исчезла в кустах.
Пельмень застыл, вцепившись в палку, с которой свисали обрывки изоленты. Он, не моргая, смотрел на Чингиза. Тот повернулся, непонимающим взглядом пошарил вокруг костра, наконец, увидел Пельменя с палкой.
– Ты что? – оторопел он. – Ты что сделал, уродец? Пакля сжался от нехороших предчувствий. Он думал, что беспощадный Чингиз сейчас разорвет Пельменя пополам. Пельмень не отвечал, только сопел и трясся.
– Да оставь пацана, – лениво проговорил Поршень.
– Ни хрена не оставь, – негромко, но с угрозой проговорил Чингиз. – Он мне теперь должен по жизни.
– Да ладно, осядь... Иди лучше налью.
После этой драматичной сцены Пакля ощутил нестерпимую жажду. Он наплескал себе целый стакан водяры, и через пару минут ему стало легче. Он даже стерпел, когда Шуша в очередной раз толкнул его в бок и начал бормотать:
– Прикинь. Чувак «молнию» на куртке расстегивает, а из-под нее – печень на пол – шлеп!..
Разморенный спиртным Пакля вдруг захотел пообщаться с Пельменем и немного успокоить его непринужденным разговором.
– Пельмень, – позвал он. – Как вообще дела-то?
– Нормально... – рассеянно ответил Пельмень, взявшись за ухо.
– «Селедки» плавают?
– Чего? А-а, да...
– Бабу хочется, – прервал их беседу Хамыч. Он растянулся на траве, заложив руки за голову. – Большую такую, толстую рыжую бабу. Бабищу. Может, прокатимся в город за девчонками?
– Рано еще, – качнул головой Поршень. – Все дома сидят, прыщи запудривают перед танцами.
– А мы домой заявимся. Хрен ли нам?
Поршень кисло усмехнулся и сделал неопределенный жест: нечто среднее между покачиванием головой и пожатием плечами. Пакля при упоминании о девчонках беспокойно заерзал. Заточение в подвале сделало его очень чувствительным к этой теме.
– А правда, – сказал он. – Может, доехать до города, поискать знакомых? Пельмень, у твоей сеструхи ведь есть подруги?
– А что за сеструха? – заинтересовался Хамыч, энергично поднимаясь с травы. – Красивая? Или такая же лысая толстуха?
– Нормальная, – не спеша и со значением проговорил Поршень. – Хорошая баба.
– Слушай, толстяк, познакомь с сеструхой, – насел на Пельменя Хамыч. – Все по-нормальному будет, не бойся. Давай сгоняем на тачке, прямо сюда привезем, шашлычок как раз поджарим.
«Из кошки», – почему-то подумал Пакля.
Пельмень завороженно смотрел, как открывается и закрывается рот Хамыча, усаженный золотыми зубами. Как-то оказалось, что все окружили его, и их взгляды прямо-таки давили. Все разом захотели, чтобы он привез сюда сестру.
– Ну давай, чего ты? – нажимал Хамыч. – Чего ломаешься-то? Не тебя ведь трахать будем.
– Она не поедет, – осмелился возразить Пельмень.
– Так попроси хорошо! Уговори!
– Нет, она не захочет...
– Пусть едет и привозит, – угрюмо оборвал его Чингиз. – Он мне должен, пусть отрабатывает. А чего нам тут делать-то без бабы? В жмурки играть?
– Двигать надо, двигать, – мягко подсказал Шуша.
– Отвали, успеем, – отмахнулся Хамыч. – Поднимайся, толстый. Поршень тебя подкинет на джипе.
Пельмень в замешательстве обернулся на Паклю, словно искал защиты. Но Пакля и не собирался защищать. Ему тоже хотелось разбавить компанию женщиной.
– Да ладно, зови сеструху, – проронил он небрежным тоном. – Не бойся, не обидим. Просто посидим...
Пельмень затравленно озирался, натыкаясь на недобрые настырные взгляды своих случайных собутыльников. Никто его не жалел, даже старый приятель Пакля.
