синагоге. Была там бармицва и был также жених».
Сели завтракать, и один из братьев, то ли Гедалияу, то ли Тувияу, вспомнив о том, что его просили ребята, сказал: «Дядя, мы слышали, что Конан-варвар находится в Шаркиле?»
«Да, – сказал Реувен Каплан, – я видел его на неделе в моем магазине. Я продал ему тридцать стрел с наконечниками из испанской стали и тростниковые стволы, твердые и гибкие, с земли Катай».
«Ты не сказал мне об этом», – вскочила с места госпожа Каплан, имея в виду удачную сделку, а не беспокоящий факт, что человек как Конан-варвар, вошёл в магазин оружия и обратился в отдел боеприпасов.
«Не успел», – извинился Каплан.
Встали после завтрака, и пошли к дому, где расположился Конан, проходя мимо стоянки верблюдов в мусульманском квартале.
«Ты не живешь в квартале викингов?» – удивились парни.
«Нет. Не терплю викингов, – сказал Конан, – с тех пор, как один из главарей их банд убил моего отца, сжег село, отрезал голову моей матери в момент, когда я держался за ее руку. Затем они привязали меня к колесу, вращать его, подобно лошади, и это с девяти до девятнадцати лет. Это немного объясняет, почему я не ищу близости с шведами».
Тита рассмеялась, вспомнив нечто из своего прошлого, и вся комната наполнилась радостью ее смеха. Конан выглядел, как на своих портретах, только волос его был немыт и полон узелками. Глаза его слезились, ибо у него была аллергия на верблюжью шерсть. Когда смотрят на человека вблизи, он и выглядит, как человек, а не рисунок Франка Празетты.
«Чего вы пришли ко мне с вашей историей? – спросил Конан. – Ведь известно, что у вас предостаточно бойцов вашей веры, совершающих не менее великие дела, чем я. Может, и более великие».
Он был прав. Но реклама сделала его человеком, знающим все ответы. Быть может, его чуждость, его одиночество сделали его более приемлемым к созданию такого образа. Может, он скромничал. Человек мужественный и ловкий как тигр, который достойно прославился своими вечными победами.
Он подумал прежде, чем ответил, но вывод его был таким же, как у всех:
«Вам придется вернуть детей. Это выглядит невозможным, но это возможно. Это реально. Вероятно, вам придется вступить в бой с дьяволом Самбатионом. Полагаю, что он не так легко откажется от своей добычи. Это дело их бесовской чести и бесовских заповедей. Я думаю, что он уже воюет с вами без того, чтобы вы даже знали об этом».
Они попросили советов, которые смогут им помочь в войне с бесами и в слежке за ними, и он дал им несколько полезных советов. Трудно сказать, насколько они были полезны. Советы, одним словом.
Помогают ли советы, как можно дальше забросить копье? Кого можно спросить обо всем, что происходит по дорогам с запада до границы Хазарии, если только один из его советов требовал подготовки не менее полугода.
«Вы должны научиться секретам боя на текучих водах, – сказал Конан. – Вам придется научиться переплывать водопады, нырять не менее, чем на две минуты, уворачиваться от трупов утопленников в глубинах рек, видеть в мутных водах, учиться грести, сидя на плывущих обломках деревьев, прыгать с плывущих плотов и выходить из воды в другой стране».
Перед расставанием он бросил мимолетный взгляд на фигуру Титы, словно глотая ее, чем испугал ее.
«В Итиле есть те, кто научит вас всем этим приемам, там достаточно воспитанников спецподразделений, которые только тратят время, вертясь вокруг дворца в поисках бизнеса и посредничества. Думаю, через несколько недель вы доберетесь до Итиля. Летом я там буду. Кто знает, может, увидимся».
Они пожелали ему всего доброго, и он ответил тем же, только в глаза Титы посмотрел прямо. Ничего у него из этого не вышло, но даже эти печальные мгновения не говорили, что он проиграл.
Остаток субботы они провели в прогулках по городу. Настроение было хорошим, ребята чувствовали себя, как дома, подобно огурцам, которые уже достаточно отстоялись в рассоле. Все в Шаркиле было помыто и покрашено. Песах начинался во вторник. Тита все восхищалась рисунками цикламенов и анемонов на дверях и карнизах, в которых ху-дожники давали волю воображению. Теперь они обновляли рисунки после того, как дома были разобраны и собраны заново.
Оставались еще некоторые незавершенные работы. Стояли ведра, полные известки, распиленные доски, молотки и коробки с гвоздями. Всё это ожидало дня после праздника.
Обедали и снова легли поспать. Песах все еще не прикоснулся к Тите, и она решила сделать что-то еще в эту ночь, чтобы доказать ему, что она не святая и еще не превратилась в ангела.
Ей было неловко с этой любовью и преклонением, которое реяло вокруг нее. Она чувствовала, что это отдалит ее мужчину от нее. Ей трудно было вспоминать его имя, которое менялось каждый раз. Даже так, без отдаления, трудно было любить Песаха со всеми его взглядами и силой обожания всех мужчин вокруг. И она решила не давать этим разделяющим их силам собраться, чтобы она не смогла им сопротивляться. Песах это тот, кто у нее есть, и с ним ей хорошо. Он спас ее. И то, что ему положено, он получит.
Так, что в тот вечер на исходе субботы Тита прошептала ему на ухо: «Хватит. Идем со мной, я боюсь спать одна».
«Запрещено», – сказал он ей отеческим тоном.
«Оставь запрет, – ответила ему Тита явно не материнским тоном. Голосом, которому, не знаю, можно ли вообще сопротивляться. Не завидую страданиям того, кто отказался бы, не подозревая, какая его ожидает боль.
Пошли Мепсах и Тита в постель. И Песах получил то, что ему причитается по полной программе.
Глава семьдесят первая
На следующий день они были вызваны к начальнику полиции. Пошли туда весьма встревоженными. Тита осталась дома.
Их сопровождал полицейский в пятнистой форме. Улицы были полны народа, готовящегося к празднику, заполняющего магазины. Лотки с мацой и хреном были выставлены во всех возможных местах. Зашли во двор, окруженный плетнём, за которым были кусты малины. Прошли мимо стоек с копьями и направились к начальнику полиции.
Говорил он коротко: «Слышал о вас и знаю, кто вы. Мне прислали данные три дня назад. И я все колеблюсь, передать ли это горькое сообщение герцогу Лопатину. Но, быть может, всё это лишь нагромождение слухов».
Он все же передал факты начальнику полиции лагеря Самандар с просьбой не передавать пока это семье до уточнения всех деталей. Но сейчас, оказавшись здесь, они должны ему передать подробности.
Он рассказали. Начальник полиции сам подробно записал все ими сказанное. Задавал вопросы. Потребовал объяснений, почему они так долго добирались до Шаркила. Объяснения его не удовлетворили, и он сердито качал головой, записывая их слова. Попросил рассказать всё, до мельчайших деталей, о Давиде и Ахаве, которые остались на хуторке пчеловодов, на крайнем западе. Раскрыл карты и пытался найти этот хуторок. Так и не нашел, устал от объяснений юношей и сказал: «Ладно. Попытаюсь узнать у начальника пограничной полиции. Найдем их». Записал ешиву Мурма, куда по их словам должен был направиться Ханан. Это место известно всем. Записал рассказ о встрече со старухой на острове, затем на отдельных листках записал имена всех троих, и что-то еще писал и писал на отдельных листках и обклеивал ими более обширные записи.
Он также выслушал уже известный ему рассказ о бое с викингами. «Где вороны?» – спросил неожиданно, и белые вороны с шумом влетели в кабинет и сели на стол. Он гладил их с большой любовью и с какой-то бесконечной болью, которой страдают лишь главы полиции. Все было записано, и после часа работы, когда рука начальника полиции уже устала от письма, и немного чернила осталось на дне чернильницы, сказал: «Вам достаточно пяти дней, чтобы добраться до дома графа. Но в эти дни – праздник, затем суббота, значит, всё это займет семь дней. Да, еще канун Песаха и канун субботы. В общем, восемь или девять дней. Плохо. Надо сообщить графу раньше, что нет его двух сыновей, и мужу Елени, что она убита».
Ребята молчали, да и что они могли еще сказать. И кто просто так говорит в кабинете начальника полиции.
