зловещая какофония на фоне повседневной жизни. Вчера я впервые за многие годы сумела об этом заговорить. Знаю, как вам было неприятно.
– Гм... действительно.
Насильственное растление ребенка... Слышать, как сама жертва об этом рассказывает, тем более с такой ошеломляющей откровенностью... мало сказать неприятно – до ужаса страшно.
– Понимаете, Джек, я никогда ни с одной живой душой не могла поделиться. Никогда в жизни не имела близких друзей, поскольку для меня невозможны открытые, честные отношения. С другой стороны, не смогла бы выслушивать их рассказы о своих родных, особенно о любимых отцах. Как только кто-нибудь с любовью и гордостью упоминал «папу», мне хотелось орать во все горло. Даже сегодня при мысли, что плоть моя наполовину его, я ее с костей готова содрать. Без конца задавалась вопросом, почему мне не дано иметь такого отца, каких получают другие, любящего, заботливого, готового жизнью пожертвовать ради меня? А когда вы увидели снимки, Джек...
– Практически нет, – быстро вставил он. – Один-другой.
– Одного вполне достаточно. В тот момент все мои тайны вырвались на свободу. Еще раз повторю, простите.
– Еще раз повторю, не за что. Надеюсь, полегчало.
– Конечно. На время. Несколько минут вчера вечером, когда негативы крошились в машинке, и потом, когда снимки летели в огонь, я чувствовала себя свободной. Чудесное ощущение. С парфянской стрелой Томаса насчет Интернета вернулось ощущение реальности. Абсолютно ясно – я не освобожусь никогда.
– Никогда – долгий срок, – буркнул Джек, сморщившись над банальностью, но не зная, что еще можно сказать. Он не психотерапевт, не может свернуть Алисию с пути, по которому она направляется.
– Пока картинки размножаются, гуляют туда-сюда по педофильским сайтам, рассылаются по электронной почте, пока хоть одно мое изображение находится в обращении, это никогда не кончится. Конечно, легко сказать «выброси из головы», «позабудь», «пусть гуляют»... Только, может быть, в этот самый момент, когда мы с вами тут разговариваем, какой-нибудь грязный подонок сладострастно пыхтит, глядя, как я на снимках занимаюсь... такими делами. Разве можно забыть прошлое, когда фотографии есть в настоящем?
Джек кивнул. Правда. На снимках насилие продолжается и будет продолжаться даже после ее смерти.
– Эта тварь по-прежнему держит меня в своей власти, будь он проклят! – воскликнула она. – Как мне с этим покончить?
Джек не имел никакого понятия о способах решения подобной проблемы.
– Кстати, – сказал он, надеясь перевести разговор ближе к цели поездки, – как думаете, почему он оставил свою технологию вам? Не пытался ли... как бы сказать... загладить вину?
Послышался отрывистый смешок.
– Исключено. Для этого нужно раскаяние. Рональду Клейтону неизвестно значение этого слова. Нет, он оставил мне дом и ключ к технологии единственно ради себя, как всегда поступал в своей жизни. Знал, что Томас похоронит открытие, не хотел этого допускать. Поэтому передал в мои руки в полной уверенности, что я не стану действовать заодно с Томасом. – Она стукнула кулаком по приборной доске. – Видите? Он по- прежнему делает свое дело. По-прежнему меня использует, будь он проклят!
3
– В чем дело? – спросила Алисия. – Почему мы остановились?
Они без проблем проследовали через туннель на север, не замечая – по крайней мере, на ее собственный взгляд – никаких признаков слежки. Выехав из города, почти весь путь проделали в молчании.
Ну и дела, размышляла Алисия. Проснулась нынче утром усталая, измотанная и сейчас чувствует себя не лучше. Говорить больше не хочется, Джеку наверняка тоже.
Заплатив пошлину у въезда в Нью-Полц, Джек свернул к телефонной будке на площади за шлагбаумом.
– Хочу сориентироваться, – объяснил он, – и заодно убедиться, что за нами нет хвоста.
Она сидела в машине, пока он притворялся, будто разговаривает по телефону, поспешно царапая заметки в блокнотике на спиральке, наблюдая за проезжавшими через шлагбаум машинами. Не слишком большое движение в декабрьский четверг в такой час.
Наконец, через добрых пятнадцать минут повесил трубку, вернулся к машине. Сунул голову в дверцу, удовлетворенно кивнул:
– Все в порядке. Никого знакомого не заметил. А вы?
– Никого. Что записывали?
– Особые приметы, модели, цвета, номера. Если снова увижу машину, задумаюсь, для чего она тут. Ну... еще одно, и покатим.
Он потянулся к заднему сиденью за «лендровером», полностью собранным, с поставленным на место черным пластмассовым корпусом. Вынес на обочину, глядя, как тот бежит по тротуару. Вернулся в машину, возбужденно сверкая темными глазами.
– Знаете, он теперь направляется почти точно на запад. По-моему, мы близко.
Дальше путь лежал среди холмов округа Ольстер. Низкие серые тучи скользили по небу, затмевая робкое зимнее солнце, голые деревья размывали холмистые силуэты вдали, тут и там в зелени елей проглядывал коричневатый пушистый налет.
На каждой крупной развилке Джек останавливался, какое-то время присматривался к транспортному
