Она обернулась и увидела, что к ней стремительно идет Брюс. В гневе он выглядел страшным и огромным. Эмбер рванулась вперед, будто собралась бежать, но он схватил ее за плечо, развернул, в тот же миг другой рукой ударил по лицу. На мгновение Эмбер ослепла, потом увидела лицо Брюса, страшное, искаженное. Оно мелькнуло, как размытое пятно. Эмбер понимала, что в гневе своем он может убить ее.
Ее реакция была мгновенна: частично от страха и инстинкта самосохраниения, частично потому, что она давно потеряла всякий контроль над своими действиями, – как дикое Животное, она начала пинать Брюса ногами, царапать и бить его кулаками. Она визжала от ярости, выкрикивая самые грязные ругательства, которые когда-либо слышала, снова и снова кричала, что ненавидит его. В какой-то момент жажда мести достигла такого накала, что Эмбер убила бы его, если бы смогла. Вся боль, которую она вынесла из-за него, вся ревность и ненависть к Коринне охватили ее, превратив в нечто опасное, страшное и демоническое.
После вспышки ярости Брюс взял себя в руки. Теперь он только пытался вразумить ее, но ее сила и ярость сводили на нет все его усилия.
– Эмбер! – заорал Брюс, пытаясь пробиться сквозь её глухоту и слепоту. – Эмбер, ради всего святого, успокойся!
Одна щека Брюса была разодрана и кровоточила, длинные царапины от ногтей избороздили лицо. Его парик и шляпа слетели на пол, платье Эмбер было разорвано на груди, волосы растрепались. Коринна стояла и молча наблюдала за ними, онемев от отвращения, ужаса и унижения.
Внезапно Брюс схватил Эмбер за волосы и так резко дернул, что хрустнули позвонки. Она издала душераздирающий крик, и в следующее мгновение ее кулак глухо ударил его по лицу. Удар был так силен, что у нее заныли костяшки пальцев. Голова Брюса откинулась назад. Его глаза сделались зелеными, он схватил ее шею обеими руками – его сильные и длинные пальцы начали сжиматься. Лицо Эмбер потемнело. Она стала лихорадочно дергаться, стараясь разжать его руки. Язык вывалился наружу, глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Она попыталась кричать. Коринна бросилась к ним.
– Брюс! – закричала она. – Брюс! Ты убьешь ее! Казалось, он ничего не слышал. Коринна схватила его за руки, начала колотить его по спине, и тогда он отпустил Эмбер. Та свалилась как мешок. С выражением крайней брезгливости на лице, брезгливости как к себе, так и к Эмбер, он отвернулся, поднял руки. Пальцы все еще были согнуты, и он глядел на них, как на чужие.
С нежностью и почти материнской жалостью Коринна смотрела на Брюса.
– Брюс… – произнесла она наконец очень тихо. – Брюс… я думаю, надо послать за повитухой. У меня участились схватки…
Брюс тупо глядел на нее, медленно осознавая смысл происходящего.
– У тебя схватки… О! Коринна! – В его голосе звучало раскаяние. Он подхватил ее на руки, отнес в другую комнату и уложил на постель. Кровь с его рубашки испачкала платье Коринны и ее щеку. Он протянул руку и вытер кровь, потом быстро повернулся и выбежал из комнаты.
Две-три минуты Эмбер без сознания лежала на полу. Когда она стала приходить в себя, ей показалось, будто она лежит в мягкой, теплой и удобной кровати, пытаясь натянуть на себя одеяло. Только через несколько секунд она сообразила, где она и что произошло. Потом она попыталась сесть. В ушах и в глазах больно стучала кровь, болело горло, кружилась голова. Она очень медленно, с трудом встала на ноги. Когда в комнату вошел Брюс/она стояла словно подвешенная на крюке, опустив голову, беспомощно вытянув руки вдоль тела. Эмбер подняла глаза. Он на мгновение остановился рядом. – Убирайся отсюда, – сказал он. Он говорил медленно, сквозь зубы. – Убирайся.
Глава шестьдесят девятая
В течение нескольких дней Эмбер не выходила из спальни. Рейвенспур-Хаус погрузился в тишину Посетителей не принимали, во дворец Эмбер не приезжала. Кто-то пустил слух, что ее отравила леди Карлтон и что она умирает. Другие сообщали, что Эмбер приходит в себя после аборта. Еще кто-то утверждал, что она недомогает после любовных извращений. Эмбер не обращала внимания на эти россказни, но, когда Карл прислал узнать о ее самочувствии, она передала что у нее лихорадка.
Большую часть времени она просто лежала в постели, неухоженная и растрепанная, с темными кругами под глазами, лицо приняло желтовато-бледный, болезненный вид. Она очень мало ела и слишком много пила. Язык распух и стал шершавым, во рту ощущался противный вкус, в голову лезли мысли о смерти.
В прошлом Эмбер приходилось переживать тяжелые, горькие моменты одиночества, неверия в себя, но сейчас это было что-то иное, гораздо худшее. Все, на что она надеялась, ее будущее, все; что было светлого в настоящем, – все это погибло в тот день в доме Элмсбери. Всего за несколько минут она уничтожила все, не оставив камня на камне, никаких надежд на будущее. Даже ее энергия, огромная жизненная сила, никогда раньше не подводившие ее, оказались бессильны.
Когда Букингем попытался заинтересовать ее своим новым заговором, Эмбер отнеслась к этому к. его великому разочарованию и удивлению, с апатией и безразличием. Чтобы добиться от нее ответа, ему пришлось дважды объяснять свои намерения. С присушим ему энтузиазмом он сообщил ей, что готов пожертвовать всем оставшимся состоянием для этого самого темного и фантастического из своих замыслов. Целью заговора было отравление барона Арлингтона.
Эмбер слушала его объяснения с растущим, но не слишком горячим интересом. Под конец она с притворным видом содрогнулась от ужаса:
– Господи, ваша милость, да вы просто кошмарный убийца! А как вы планируете избавиться от меня?
Букингем вежливо улыбнулся:
– Избавиться от вас, мадам? Я протестую. Зачем мне избавляться от вас? Вы для меня очень полезный человек.
– Конечно, – согласилась она. – Не сомневаюсь, вы бы предпочли, чтобы не ваша, а моя голова торчала на шесте Лондонского моста.
– Ба! Его величество не предал бы вас суду, даже если бы вы убили его собственного брата. Он слишком нежно относится к тем женщинам, с которыми когда-либо переспал. Но не тревожьтесь, мадам, я не настолько глупый заговорщик, чтобы подвергать опасности как свою жизнь, так и вашу.
По этому вопросу Эмбер не стала с ним спорить, но она прекрасно донимала, почему он не мог обойтись без ее участия: ему был нужен козел отпущения на случай, если дела примут иной оборот. И кроме того,
