– От Страмцова, значит, – шипел невеликий, трудясь. – Щас тебе покажут Страмцова, креатура позорная…
Снова зазвонил телефон каким-то грозным непрерывным звонком. Зажглись тревожные лампочки. Невеликий бросил инструмент на пол и схватил трубку.
– Есть отставить… – упавшим голосом сказал он. – Все понял. На данный выпад ответим повышенной посещаемостью кабинет-музея…
Он положил трубку, вытер высокое чело, сдвинул брови на место и сказал:
– Деньги за билет будут возвращены по перечислению, их переведут на ваш депонент… Батюшка! – закричал он вдруг и стал топтать отбойный молоток ногами. – Не погуби! Это, оказывается, выпад был с четных этажей, а никакое не распоряжение! Это они перед нами задолженность за первое апреля погашали! Передай Борису Бенедикторовичу, что светлую память храним и множим, как только можем!
Он бросил терзать молоток и стал прилаживать к изувеченной доске куски гранита, причем вот как: лизнет осколок и прилепит на место, лизнет и прилепит. И держится…
– Лучше новой! – лицемерно сказал он, закончив реставрацию, и посмотрел на меня просительно.
Я поморщился: нет, мол, хуже новой, гораздо хуже.
– Батюшка! – заплакал невеликий. – Я ведь «Мерседес» купил! Аморальные связи с работниками балета поддерживаю! Нельзя мне из номенклатуры! Помолчи, где надо, родной, а я тебе за это планчик составлю, схемочку навроде бегунка… Совершенно секретную!
Он действительно сел за стол и составил.
– Ну разве что совершенно секретную, – милостиво сказал я, взял схемочку-планчик и вышел. Теперь у меня появился-таки Вергилий, хоть и бумажный.
ЗАКРЫТЫЙ ПРОСМОТР
Не успел я выйти из лифта на указанном в схемочке этаже, как меня тут же подхватили под руки две женщины, одетые весьма своеобразно. Как видно, в рабочее время они вязали платья, причем прямо на себе. Одна-то старалась, только левого рукава и не хватало, зато у другой подол вовсе не был довязан, и выходило что-то вроде кофточки, но длинной.
– Идемте, идемте, никаких дел! – защебетали они, хотя я еще и рта не открыл насчет дел, а открывал я рот по причине удивления. – Сейчас будет закрытый просмотр.
– От Страмцова я, – сообщил я для порядку.
– Да мы видим, что от него, – сказали женщины. – Потому и приглашаем. Мы вам закрытый просмотр, а вы нам фонды…
Они дружно волокли меня по коридору, ненароком покалывая спицами, торчащими из недовязанных мест. Я не сопротивлялся и рассматривал людей, которых мы обгоняли. Люди были как люди, в любой конторе таких навалом. У них, поди, и дети есть. Безрукавная толковала мне, что фильм прогрессивного итальянца, но с элементами сексуальной эротики. Бесподольная вещала в другое ухо, что лента наша, но в прокат недопущенная. Кроме того, обе успели рассказать анекдот про Рюрика и Марика.
В просмотровом зале было уже темно. Лектор в темноте говорил о достоинствах фильма – все-таки, как я понял, нашего, но дублированного на язык бенгали, так что будет задействован синхронный переводчик. Спутницы мои именем Страмцова расчистили хорошие места, и мы сели. Наконец они перестали трещать и затрещал кинопроектор. Экран, против ожидания, не открылся, изображение пошло прямо на черный занавес в складках, а на нем ничего нельзя было понять. Я спросил, когда же откроется занавес, но женщины-недовязки сказали: просмотр-то ведь закрытый, что вы хочете? Здесь вам не четные этажи!
На закрытом просмотре я был впервые в жизни. Может, так и положено? По крайней мере отдохну, а то ноги гудят. Да к тому же и на рабочих местах наверняка никого нет…
В довершение всего оказалось, что дублирован фильм не на бенгали, но на малаялам. Побежали искать специалиста по малаяламу. Нашли, да заикастого. Он очень долго переводил первую фразу, коротенькую и произнесенную грубым отрицательным голосом. Все внимательно прислушивались; прислушавшись же, поняли, что он вовсе не переводит фразу, а пытается втолковать, что его специальность – не малаялам, а кечуа. «Все-то у нас драным наверх!» – ругались мои спутницы. Снова помчались на поиски малаяламщика, но нашли ли, нет ли – не знаю, уснул. Наверное, нашли, потому что проснулся я от бурных продолжительных аплодисментов. Зажегся свет. Бородач в кожаном пиджаке режиссера кланялся и благодарил своих первых зрителей. Потом вышел киномеханик и повинился, что перепутал части. Режиссер заявил, что так гораздо лучше, такой порядок он и оставит. Все поздравляли друг друга, многие обнимались. Явилось шампанское. Мои спутницы советовали ходить в Управу почаще, тогда я и не такое смогу закрыто просмотреть. Я обещал. Тогда они попросили маленько фондов, и я тоже обещал. Фондов мне жалко, что ли? Заглянул в планчик и пошел куда надо.
ГРОТ ВЕНЕРЫ
Под большой вывеской «Отдел по связям с общественностью» находились целые две двери, почему-то оснащенные литерами «М» и «Ж». Я прислушался к себе, обнаружил, что остатков мужественности еще не растерял, и открыл дверь «М».
Ноги сразу погрузились в белый ворсистый ковер. В кабинете был полумрак. В углу стоял большой цилиндр-светильник, а в нем, вспухая и опалесцируя, перемешивались какие-то вещества. По стенам бегали разноцветные блики. Из динамиков лилась музыка: то стонала, изводясь, знаменитая Аманда Лир. Тут и там висели картины, с суровой реалистичностью изображавшие скромно одетых красавиц в обществе чертей, кентавров и драконов. Доброго канцелярского стола в кабинете не было, стульев тоже. Стояли диваны вдоль стен, столик с закусками, а хозяйка кабинета сидела в огромном, обтянутом белым же ворсом, кресле. На ней был строгий темный костюм. Хозяйка была в прошлом брюнетка, люто применявшая перекись водорода. Застряла она в том неопределенном возрасте, который наступает у женщин в период между тридцатью годами и уходом на заслуженный отдых. Огромные черные глаза глядели с такой гипнотической силой, что остальных черт лица как бы и не было, и слава богу.
– Цицана Иосифовна, – сказала она и протянула руку для поцелуя. Я подчинился и сунул в целуемую руку заявление. Цицана Иосифовна внимательнейшим образом изучила текст, ноздри ее затрепетали.
– Ночь с пятого на десятое… – прошептала она. – Разве забудется эта ночь?
