– Я от Страмцова, – сказал я, стряхивая чары.
– Ах, Страмцов, – вздохнула она и закатила глаза. – Такой мужчина и такой баловник! Представляете, на симпозиуме в Сыктывкаре среди ночи – дай да подай ему негритянку! Можно, я буду называть вас просто Гена?
– Можно, Цицаночка, – сказал я. – Хоть горшком…
– Когда вы родились?
Я назвал дату.
Цицана Иосифовна добыла из-под себя толстую старинную книгу и стала перелистывать.
– Гена, да вы Скорпион! – радостно закричала она. – Вы – олицетворенная сексуальность! Для вас не существует никаких моральных ограничений! Легко нарушаете супружескую верность, пользуетесь огромным успехом у женщин… И приходите ко мне с этим!
Она брезгливо бросила заявление на ковер.
– Да какой уж там секс, – сказал я, – когда и просто спать-то не выспишься – донимают…
– А вы шутник! – Она погрозила кровавым коготком. – Но нельзя же в моменты наивысшего апофеоза человеческого духа отвлекаться на столь низменные явления. В конце концов это может просто убить в вас мужчину. Слышали анекдот про Рюрика и Марика?
Я выслушал анекдот еще раз. Анекдот был вроде бы тот же самый, да не тот же: пикантности в нем как бы заметно прибавилось.
– В монографии профессора Леонтия Яковлевича Мильмана «Импотенция», – добавила Цицана Иосифовна, – немало подобных трагических примеров.
– С этим-то порядок, – сказал я. – Мне бы средство понадежнее, покрепче… С гарантией.
Цицана Иосифовна задумалась. По всему видно было, что живет она исключительно чувствами, так что задуматься ей было трудненько; но ничего, надумала.
– Посмотрите, пожалуйста, учебный фильм. Мы закупили его за границей, на валюту, но для такого мужчины и валюты не жалко…
– Я тут уже побывал на просмотре, – сказал я.
– Кантри, – сказала она. – Откуда ты такой, Гена?
– Из тех же ворот, что и весь народ! – игриво ответил я.
Она включила видеомагнитофон, на экране появилась постель крупным планом, и я обрадовался: сейчас камера пойдет по стенам, по потолку, беспристрастно разоблачит цимексов, покажет наиболее действенные и прогрессивные способы борьбы с ними…
Но на постели примостилась юная блондинка почти ни в чем. Блондинка скучала, зевала, листала журналы. Потом в спальню зашла блондинкина мама или кто она там. Говорили на иностранном языке, но я худо-бедно понял, что мамаша костерит блондинку за какие-то дела и не велит никуда ходить. Блондинка закатила истерику, рвала на себе мини-одежду. Мамаша завершила воспитательную работу и закрыла дочку в спальне на амбарный замок.
Блондинка, не будь дура, достала из-под подушки красивую коробочку и налопалась ярко-зеленых таблеток. После этого она отключилась, и тут то ли во сне, то ли по правде в окно спальни залезли два хороших негра и принялись, как уж могли, развлекать блондинку. Я-то все еще надеялся, что сейчас всю троицу начнут кусать и пойдет самое главное. Эти же способы для борьбы с паразитами не больно-то подходили. Блондинка была довольнешенька, а я наоборот.
– Ну и что? – спросил я, когда экран погас.
Цицана Иосифовна поднялась в кресле во весь рост, и тут я рассмотрел, что костюм хоть и деловой, но полупрозрачный и с кружевами.
– Человек, неспособный к восприятию прекрасного, – простонала она, – недостоин, чтобы социум взял его под свою защиту! Вы разрушитель красоты, варвар! Ты, поди, с четных этажей приперся. – Неожиданно она перешла на вокзальный тон. – Там все такие придурочные, чистенькие! Чтоб тебя до смерти загрызли! Забирай свою бумажку, мерин долбаный, и мотай отсюдова, пока я тебя с милицией не вывела! Я тебе наврала все – твой Скорпион он вообще ничего не может!
Старинная книга полетела мне в спину и вытолкнула в коридор.
ГДЕ РУСЬЮ ПАХНЕТ
Кабинет под табличкой «Отдел поэтических воззрений славян на природу» вовсе и не походил на кабинет, он больше на русскую избу походил: по стенам висели ширинки с петухами, лукошки, пестери, лапти, серпы, лубки и картины художника Глазунова. Сидел за столом и скоблил его доски ножом мужичок в синем двубортном пиджаке, перепоясанном ярким галстуком. На столе плевался кипятком самовар с медалями.
Я протянул заявление. Мужичок воткнул нож в столешницу и надел очки. Крепенькое лицо его от очков сразу стало значительным, клочковатая борода приобрела академический характер. Он внимательно изучил заявление, поглядел его на свет, как бы взыскуя водяных знаков, покачал головой, снял очки и осмотрел невооруженным взглядом.
– Братка, – внезапно сказал он. – Братка! Да ты русской ай нет?
– Русский, русский! – сказал я радостно. – Вот и паспорт!
– Паспорт, – с презрением сказал мужичок, но документ в руках повертел для виду. – Если по паспорту судить, братка, то и сам-то я… – Он осекся и прикусил язык. Захихикал, обратив ко мне конопатое лицо, защурился, выкинул вперед неожиданно длинные руки и начал шарить пальцами по моему лицу. Я дал ему по рукам своими руками. Он заохал, стал дуть на ушибленные места, потом сказал: – Вижу, вижу, что русской ты, братка, из распрорусских русской! Простодырый ты! Другой бы за этот щелбан давно бы судиться затеял, а ты по рукам, по рукам! Молодец! Я приосанился:
