башкой.
Они миновали рощицу, окружавшую разбойничий замок, и поехали по грунтовке.
– В пейзаже нашем никакой геометрии не наблюдается, – объяснял Сергей Иванович гостю. – Поля и колки, поля и колки – вот эти самые мелкие лески. Их ещё зовут лесными островами – не правда ли, точное определение? Даже песня есть – «В островах охотник целый день гуляет, если промахнётся, сам себя ругает»… А где ему ещё гулять? Там как раз вся дичь собирается… Птицы, зайцы…
– Эта земля кому-нибудь конкретно принадлежит? – на всякий случай поинтересовался Дюк.
– Эта земля за десять лет сменила столько хозяев… – Дядька махнул рукой. – Раньше была колхозная, отчего Филимоныч на неё и претендует: то, что до речки, моё, да и то, что за речкой, – моё же…
– Но вы же отменили колхозы… – неуверенно сказал Дюк.
– Но не отменили Филимоныча! – с удовольствием сказал Дядька. – У него и при коммунистах был порядок, и теперь… Хозяин! Величина! Трижды Герой Социалистического Труда! У него даже своя теоретическая база была подведена – трудизм-неленизм! Чуть из партии не выгнали, из старой, а в новые он и не вступал. Познакомлю обязательно, коли всё обойдётся нынче… Лидка в детстве любила в Шалаболихе арбузы жрать! Представляешь – бегает голый ребёнок по пыльной дороге с громадной скибкой, сколько жидкости в организм втекает, столько и вытекает… Присядет и грызёт…
– Дядька! – Леди взмахнула чучелом на заднем сиденье. – Ты что клевещешь? Я в трусиках бегала! Фотка есть!
– Пришлось снять! – невозмутимо парировал Сергей Иванович. – Иначе не настираешься. Чумазая, как дьявол, – сок-то сладкий. Вот в каких тяжёлых условиях формировалась девичья красота!
Дюк отогнал жуткое педофильское видение и спросил, желая поменять тему:
– А… разве в Сибири растут арбузы?
– То в Сибири, а то у Филимоныча! Захотел бы – и дурианы вырастил, только, увы, не нуждалась никогда наша Родина в дурианах. А называется его держава колхозом имени Кири Деева. Ни разу не переименовывали!
– Я даже стихотворение про Кирю написала во втором классе! – похвалилась Лидочка. – И со сцены читала: «Карателей белых позорный отряд реально к деревне крадётся. Но юный разведчик не знает преград, в нём что-то там с чем-то там бьётся…» Вот, уже забыла… Дядька! Не цитируй! Ты всё равно какую-нибудь похабщину вставишь!
Но Дядька был неумолим:
– «На хитрую пулю патрон есть с винтом, обломятся белые гады! Стал Киря заслоном, нехилым притом, восьмой партизанской бригады!» Вот видишь – и где твоя похабщина? А на самом деле парнишка завёл карателя ротмистра Радишевского в Синие Горушки, где оба они и сгинули бесследно – каждый за своё правое дело…
– В болоте? – с ужасом спросил Терри.
– Если Горушки – откуда болото? Просто место такое… Так, а теперь без паники!
У герцога и времени не хватило бы на панику: взревел двигатель, и хилый мосточек остался позади. Только теперь Терри увидел, какой он был ветхий и через какую неприятную речушку перекинут.
Дюк выдохнул и сказал облегчённо:
– Джеффри тоже подобные стихи сочинял. На гэльском. «Зарезал англичанина шотландский паренёк, простой народ на площади ликует…» Называется «Баллада о том, как Тэм Макдугал съездил на ярмарку в Ньюхо». У нас тоже есть национальные герои, сэр! Куда это вы? По траве?
– Тут же колея, парень! Разъездили! Парочки приезжают в лесок, или там выпить кто соберётся…
В колке было прохладно и пахло папоротниками.
– Ну, здесь уже никто не увидит, – сказал Дядька и заглушил двигатель. – Ну-ка, разбирайте оптику и следите за большаком. Теперь посмотрим, на что британская птичка способна и почему её так любят новозеландские командос…
ГЛАВА 20
Перемены в державе Вера Игнатьевна стала замечать, лишь когда учителям и врачам вовсе перестали платить, а на сэкономленные деньги воздвигли храм Христа Спасителя. Подобно тысячам своих товарок, она подалась в торговлю, где знание языков очень даже пригодилось. Поэтому субтильной преподавательнице не пришлось самолично тягать многотонные клетчатые сумки – она вступала в долговременные и разовые союзы со всякими фирмами, разбиралась в коварстве венчурных договоров, побывала за два года на всех континентах, кроме Антарктиды, ничего не успела толком рассмотреть, зато заговорила практически на десяти языках, столкнулась со всеми слоями зарубежного общества и бесстрашно заглянула капитализму прямо в звериное его лицо. Причём на равных.
Лицо поморщилось, но стерпело.
Она с удовольствием переехала из коммуналки в отдельную «хрущёвку» и стала подумывать о своём собственном деле. Тут подвернулась одна провинциальная фирмочка по производству косметики, и госпожа Попова поехала во Владивосток за сырьём.
Сырьё было редкое и стыдно звучащее – сперма морских ежей. «Вот даёт тётка!» – хохотали рыбаки, глядя, как столичная дама очумело крутит в пальцах колючие шарики. Разумеется, они щедро давали смелые и двусмысленные советы по повышению добычи морского продукта. Но плохо они знали Веру Игнатьевну!
Она обратилась к товарищам по несчастью – научным работникам из института океанографии. Ещё не всех запугали менты и уголовники, не всех подрядили на оформление псевдонаучных квот вылова, и крошечный арендованный катерок вышел в Японское море.
Учёные мозги так поставили дело, что недоверчивые обычно моллюски чуть ли не в очередь становились со своими дарами! Вера Игнатьевна с гордостью отмечала, что во время кампании ни один морской ёж не пострадал. Это уж потом несчастных колючек капиталистические хищники перемалывали на
