– И не говори, – махнула рукой Вера Игнатьевна. – Во всём мире наше бабское счастье одинаково.
– Я его в роще нашла, – сказала Аля Беспрозванных. – Думала – мужики наши его вырубили, раздели и бросили. Слышу – нет, вином не пахнет. Может, он диабетчик, думаю. Нет, ацетоном тоже не пахнет. Но не бросать же человека!
– Жалостливая больно, – поджала губки Катя.
– Зверей без меня хватает, – хмыкнула мать.
– Ой, нельзя мне вас так оставлять! – воскликнула Вера Игнатьевна. – Эти деньги у вас мигом вытянут. Нет, надо что-то придумать. Может, вам вообще отсюда уехать?
– Да куда отсюда уедешь… – с великой тоской сказала Алевтина Анисимовна. – Отсюда никуда не уедешь…
– Вот так я себе всю жизнь и твердила, – вздохнула Вера Игнатьевна. – Вот и просидела лучшие годики. А ты меня чуть не вдвое моложе, Алька! Слушай! Испанец-то мой – разведённый! Не смотри, что из ментов, он по жизни безобидный и детей любит. Бери его за хобот, пока загранбраки опять разрешили… Только смотри – винища в Испании хоть залейся, и если ты снова начнёшь…
– Не начнёт – она Муллианчика боится, – сказала Катя. – А так – он правда симпатичный, толстый такой… Только чур Люську и Никифора мы с собой возьмём! Мама! Тётя Вера! Мы про Муллианчика забыли! Вдруг его уже продали иностранцам или учёным на опыты – ему нельзя! Ему даже креститься нельзя, не то что к учёным!
– В самом деле, – сказала учительница. – Девочка права. Только как же мы в таком виде в сиротский дом попрёмся? Психа нашего придётся взять с собой… Всё-таки герцог, так будет солиднее… Аля! Я, конечно, понимаю, что готовое платье – это ужасно, но где у вас ближайший магазин?
Тут раздался страшный, с треском, удар в дверь.
– Это за мной, – сказал лорд Родерик Блэкбери и втянул голову в плечи.
ГЛАВА 48
«Терри, дядя Серёжа. Если вы меня слышите, значит, я ушла.
Дядька, не устраивай, пожалуйста, самосуд. Тебя просто сразу пристрелят, и Терри за компанию. Никон тоже по-своему несчастный человек. Его хозяева куда страшнее.
Я вот всё не понимала, Дядька, за что ты не любишь власть. Я на неё ложила – и всё. А теперь понимаю. Они живут для того, чтобы всё испоганить. Как ты и говорил, больше они ничего не умеют делать ни головой, ни руками. Они живут для того, чтобы мы сдохли. У них такая задача. Поэтому они – власть.
И они давно, очень давно знают про Три Холма. И очень хотят, чтобы их туда пропустили. Они думают, что рисунок – это пропуск. Они будут его с тебя требовать в обмен на меня. Но теперь ты знаешь, что меня здесь нет. Надеюсь, что ты сожжёшь эту проклятую картинку, нарисованную неизвестно кем и неизвестно зачем. Три банана им в иллюминатор, а не Край Света.
Терри, успокойся. Ведь твой брат тоже пропал, но ты же веришь, что он вернётся? Скорее всего, мы с ним встретимся, и я скажу ему, чтобы шёл домой. Не грусти, герцог. Потерпи. Не суй никому в вербальник. Это Россия. Она сегодня вот такая.
Прости, что я над тобой смеялась, и вообще. Это я так люблю.
Вообще-то я не хочу никуда уходить. Но если так получается. Если жить не дают, то и не надо.
Мне говорили, что я предала Родину, раз уехала учиться за рубеж. Предала Родину, если не хочу добровольно отдать свои деньги. Предала, если не помогаю им заполучить эту картинку – провалилась бы она. Раньше я думала, что такие люди только в книжках Солженицына бывают. А их, оказывается, до фига. И у них всё по-прежнему.
Потом у них начался какой-то кипеж, и все разбежались. А меня заперли в покоях Дианы Потаповны.
Но я же не зря сказала, что сама могу нарисовать эту картинку. Есть чистая белая стена и куча разноцветной косметики.
Идиоты! Это не пропуск. Это сигнал бедствия.
У меня должно получиться.
Если я ушла – значит, я чего-то стоила.
Я вернусь, когда смогу. Прощайте».
ГЛАВА 49
– Нехорошо с девочкой получилось, – сказал губернатор. – Всё остальное очень удачно, а вот с девочкой нехорошо… Как ты её из виду упустил, Аврелий Егорыч?
– На совести Никона ещё одна безвинная жертва, – вздохнул владыка Плазмодий. – Но уж и ему зачлось…
Заговорщики сидели в кабинете губернатора и смотрели на стену, увешанную множеством мониторов. Экраны показывали, что творится в интересующих компанию местах.
Референт Ценципер непрерывно курил свой «Беломор» – зажигая папиросу от папиросы.
– Развязал, – с осуждением сказал епископ. – Зарекалась свинья… – и с удовольствием отхлебнул водки.
– Жаль, Никоновы глушилки не дали посмотреть, как его дворец гавкнулся, – сказал Олег Максимович. – Хоть на развалины полюбоваться… Не будет больше предбанника этого гадского, вызовов этих…
