И уснул – будто в могиле выспаться не было времени.
ГЛАВА 17,
в которой принцы попадают к очень доброму гостиннику, проживающему с весьма чистоплотной матушкой
Когда принцы подходили к обещанному хозяином постоялому двору, лягушки и жабы в ближайшем болоте подняли среди ночи страшный шум – должно быть, до них уже дошла дурная слава о близнецах как о мучителях земноводных. Это людей можно ввести в заблуждение, переменив имя и одежду, а природу не обманешь.
Ущербная луна с сожалением оглядывала себя, отраженную в трясинной промоине. На поверхности воды плавала дамская шляпка – похожие братья видели в гардеробе фрейлины Чумазеи.
Дом был большой, в два этажа, старый, но крепкий, выстроенный на совесть. Не постоялый двор, а настоящая гостиница, как в городе. Над дверью висела вывеска:
– С понятием человек строился, – сказал Терентий. – Тем более – иностранец. У него небось порядку побольше… Только тихо у него тоже и лошадей не слышно. Опять, что ли, пешие немтыри?
Он отвел было руку, чтобы как следует постучаться, да дверь внезапно отворилась сама…
Внутри дом был ярко освещен, но не пахло ни свечным салом, ни горелым маслом. И прогорклой пищей не пахло.
Близнецы, озираясь, вошли в гостиницу.
Что-то в ней было не так. Сразу и не сообразишь, что именно.
Ага, вот что: все в ней было только черно-белое. Ну, понятно, с оттенками. А вот ничего зеленого там или желтого с красным не водилось…
– Терешечка, мне тут страшно…
– Вот нытик! А на дворе ночевать не страшно? С немтырями?
С потолка свешивался шнур, а на конце шнура сиял так, что после темноты пришлось прищуриться, невиданный доселе светильник в виде шарика.
Раздался мелодичный голос:
– Чем могу служить?
Голос принадлежал молодому, ненамного старше братьев, человеку с узким белым лицом и пронзительными черными глазками.
Он сидел за деревянной стойкой, скрывавшей его по грудь.
Не дожидаясь, пока братец вывалит какую-нибудь грубость, Тихон жалобно сказал:
– Нам бы переночевать…
– Сколько угодно! Живите хоть до самой смерти! Мы с мамочкой всегда рады любым гостям! Будем знакомы – Норман Бейтс!
Он говорил на чистейшем посконском, но голос его словно бы принадлежал другому человеку: губы шевелились не в лад со словами…
– Чисто живешь, – одобрительно сказал Терентий вместо ожидаемого хамства.
– Это все мамочка, – сказал Норман Бейтс. – Она у меня такая чистюля… Да вы проходите, проходите, смелее. Вот только я ваши имена в книгу запишу… Назовите их, пожалуйста.
Братья переглянулись, явно предостерегая друг друга от возможного нарушения тайны.
– Леон я… – сказал Тихон.
– А я Парфений, – сказал Терентий. – Мы дети лесоторговца Таская…
И, подумав, добавил:
– Покойного…
Норман Бейтс вытащил из-под стойки толстенную книгу, взял круглую черную палочку и что-то написал. Потом перевернул книгу к гостям и палочку им предложил:
– Распишитесь, пожалуйста!
Тихон с удовольствием увидел свое новое имя и вывел с помощью удивительной палочки: «Леон».
А Терентий прочитал не только свое и брата имена, но и то, которое было последним до них.
– Э, да у тебя, никак, девка ночует! Хороша ли?
Владелец гостиницы сперва побелел, потом покраснел.
– Н-не знаю, – сказал он. – Мисс Мэрилин внезапно уехала. Мне показалось, что она от кого-то скрывается…
Терентий крякнул.
– Жаль! Уж от меня бы не скрылась!
– Поднимемся наверх, – сказал Норман Бейтс. – Я покажу вам ваши комнаты. Вот и ключи от них. Мама, я сейчас! – предупредил он невидимую маму.
Ключи, небольшие и блестящие, прикреплены были к деревянным грушам.
