Братья стояли по обе стороны от коня.
– Так он вороной и есть, – сказал Тихон.
– Сам ты вороной! Белый, как снег!
Всадник что-то произнес на том же незнакомом языке. Должно быть, благодарил.
– Простите, шевалье, но мы вас не понимаем! – ответил Тихон по-бонжурски.
К счастью, всадник знал язык Пистона Девятого – как, впрочем, и многие знатные люди в Агенориде.
– Я двумастный, – сказал он. – Благодарю вас, юные герои. Без вас мой скорбный путь имел бы бесславное завершение…
– Чего ж ты сидел, словно куль с дерьмом? – спросил грубый Терентий. Бонжурским он владел хуже Тихона, но уж слово-то merde как-нибудь знал.
– Разве вы не видите, что я убил по крайней мере троих? – возмутился всадник.
– Это конь твой! Он похрабрее тебя! – не унимался Тихон.
– Так я сам и есть конь!
Только тут братья сообразили, что говорит действительно вороной (белый?) жеребец.
– А что с твоим хозяином? Он заболел или напился пьян? – спросил Терентий.
Белый (вороной?) жеребец с достоинством ответил:
– Всадник, увы, существует лишь для отвода глаз – чтобы у простолюдинов не возникло желания захомутать меня на полевые работы. Такие попытки неоднократно имели место…
– Простите, достойнейший… – Тихон запнулся.
– Дон Кабальо, – представился конь. – Таков мой боевой псевдоним – и, боюсь, подлинного имени мне уже не суждено носить… А эти славные доспехи некогда принадлежали мне. Когда случается встретить мне рыцаря, то он, как правило, вступает в разговор, надеясь обрести во мне либо союзника, либо соперника. Тогда я предлагаю ему кончиком копья поднять мне забрало. Убедившись, что в шлеме пусто, эти бедняги спешат ускакать куда-нибудь подальше. Вероятно, они полагают, что повстречали пресловутого Всадника Без Головы, легенды о котором ходят в любом народе. Я не стараюсь разубедить их. И здесь нет урона моей рыцарской чести – я ведь не оскверняю уста ложью. Еще раз хочу поблагодарить вас за помощь и предложить свои услуги – вижу, что вы утомлены… Куда вы направляетесь?
– В город Плезир, дон Кабальо, – поклонился Тихон. – Наш отец, достойнейший и непобедимый…
Терентий ткнул брата в бок так, что сам охнул.
– Да, батя наш, покойный купец Таскай, в кулачном бою был непобедимый, – сказал он. – Меня зовут Парфений, а брата – Леон.
– Купец? – удивился конь. – Никогда бы не подумал. Вы производите впечатление отпрысков знатного рода. Впрочем, я лишен сословных предрассудков и охотно взял бы вас в оруженосцы… Да и доспехи мои давно никто не чистил…
– Нашел холуев… – начал было Терентий, но на этот раз Тихон сунул братцу в бок кулаком и тоже охнул.
– С великой радостью, – сказал он. – Но мы направляемся в Плезир для того, чтобы поступить в старейшую Академию Агенориды.
– В Плезир, – разочарованно сказал конь. – В холодный, рациональный Плезир… На земле Бонжурии перевелись настоящие маги, а эта их наука бессильна мне помочь. Но я с удовольствием отвезу вас туда – обычно я обхожу города стороной во избежание ненужных расспросов. Да и найдется в конце концов какой-нибудь смельчак, снимет с меня эту железную скорлупу, сам сядет в седло и поедет искать подвигов. А я не вижу причины, чтобы одному благородному дону возить другого на горбе! Вы же, отважные Леон и Парфений, будете считаться как бы моими хозяевами, и тогда недоразумений не возникнет.
– Как же ты нас двоих повезешь? Тяжело! – сказал Терентий.
– О, я гораздо сильней, выносливей и долговечней обычной лошади, – сказал дон Кабальо. – Лишь поэтому и таскаю до сих пор копыта по белу свету.
– А почему вы, благородный дон, с одной стороны белый, а с другой – вороной? – спросил Тихон и снова поклонился.
– У вас, мой юный друг, отменные манеры! – похвалил конь. – Что же касается моей масти… Знаете что, дон Парфений и дон Леон, залезайте-ка мне на спину. Оба, оба, не бойтесь. Это для меня не позор, а оказание дружеской услуги. Надо поскорее покинуть сию мрачную сельву, покуда все здешние волки не объединились против нас. А по дороге я расскажу вам свою печальную повесть…
ГЛАВА 20,
в которой дон Кабальо не только рассказывает печальную повесть, но и поет не менее печальную песню
…При рождении нарекли меня Раймундо, и был я единственным наследником одной весьма знатной семьи в славном столичном городе Кособуокко. Родители мои, дон Сенильо и донна Бабуссия, были уже в летах, поэтому рождение мое сочли настоящим чудом и баловали меня, как ни одного ребенка в Неспании. К моим услугам были лучшие лакомства, редчайшие игрушки и мудрейшие наставники.
Увы, наставления их не пошли мне впрок! Выросши до совершенных лет, я начал делить свой досуг между занятиями алхимией, игрой в кости, выпивкой и волокитством. Я сорил золотом, надеясь впоследствии совершить Великое Делание и обрести этот металл в неограниченных количествах.
Едва ли не каждый вечер приходилось мне участвовать в поединках из-за прекрасных глаз, едва ли не каждую ночь проводил я под балконом очередной неприступной сеньориты, а то и замужней дамы, распевая
