Вдруг слышу голос: «Молодой человек, тельце не уступите? Я хорошо заплачу!» Смотрю – а это мэтр Примордиаль собственной персоной, глава города. Он бы мог меня и не спрашивать, а вышибить пинком да и забрать, что ему надо. Но нет – блюдет старые обычаи, тело положено выкупать.
Он пришел один, без охраны, только ему охрана и ни к чему, его страх людской охраняет. И меня страх взял, сэр, и я только об одном думаю – возьму деньги, найму в бухте хоть самый паршивый ялик – и подальше, подальше от этого Чизбурга! Ну и говорю – забирайте, ваше. Не станет же, думаю, старикашка над ним глумиться. Мудрец все-таки.
А донести не поможете, спрашивает, я еще приплачу! Ну, старому человеку как не помочь. Он голову взял, я все остальное на плечо закинул. Я, милорд, не боюсь покойников с детства. Как-то рано я сообразил, что труп – это всего лишь оболочка, раковина без жемчужины, особой ценности не имеющая. И повел меня куда-то мудрый Примордиаль. Спустились мы с ним в подвал, а коридор уходит все ниже и ниже. Под Чизбургом целый город расположен, даже больше, чем наверху.
И вот приходим мы в пещеру – точь-в-точь восточная сказка про разбойников, все освещено неземным таким голубоватым светом, только вместо груд золота и драгоценных камней полным-полно всякой вонючей алхимической дряни, а посреди пещеры стоит огромный закопченный котел – побольше того, в котором варят похлебку для команды целой королевской галеры. И никакого огня, милорд, под этим котлом я не вижу, а вода в нем все равно как бы слегка бурлит, тихонько побулькивает.
«Опускайте туда тело», – командует старый колдун, и я, не смея противиться, команду его выполняю. А он отправляет в котел таким же манером и голову.
Мне бы сразу отойти или хотя бы зажмуриться, но всякий моряк любопытен, иначе он сидел бы себе скромненько на берегу и носа не совал в синее море.
Словом, сэр, я не утерпел и поглядел.
Голова открыла глаза, а тело задвигало руками. Нет, не оттого, что там пузырьки бурлили. Само задвигало.
Этого, сэр, я уже не вынес. Про расчет, правда, не забыл, сгреб кошель и побежал прочь, не попрощавшись. Да мэтру и не до того было.
Не знаю, сколько я бегал по этим подземным коридорам, но только к утру нашел оттуда выход. И этим же утром вошла в бухту «Вирджиния слим». Я ей бросился навстречу – вплавь! Не помню, чего уж я там врал капитану Сдохли, а только предпочел он отойти от скалы на пару кабельтовых. И вовремя. Потому что наверху как раз и бабахнуло, да так, что скала пошла трещинами, и посыпались оттуда камни.
Ни о какой высадке уже и речи быть не могло. Команда бы взбунтовалась.
Она в конце концов и взбунтовалась – правда, уже при моей помощи. Не мог я после таких ужасных чудес оставаться честным матросом ее величества – поймите меня правильно, милорд. Пережив такое, любой нормальный человек непременно захочет поднять на мачте «Печального Джека» и отправиться под ним куда-нибудь подальше в южные моря, чтобы его, на худой конец, акулы съели. Лучше акулье брюхо, чем этот котел. От акул я, правда, отделался только ногой. Глаз же мне выбили…
– Довольно, – сказал граф Пихто. – Мой дорогой боцман, один человек уже заплатил мне жизнью за ничтожную часть этой тайны. Правда, это был куда больший мерзавец, чем вы. Поэтому жизнь я вам оставлю – пока. Но при двух условиях. Во-первых, вы никогда и никому больше не расскажете эту историю. Во-вторых, если меня уволокут отсюда на допрос или пытку, вы присмотрите за этими двумя парнями, что лежат без памяти. Да, это братья. Вот этого, с разрисованными щеками, зовут Терентий, а другого – Тихон. Только что-то он у меня бледный совсем стал, словно всю жизнь солнца не видел…
– Должно быть, малярия, сэр, – сказал боцман. – Когда очнется, дам ему хинной настойки, и будет как новенький. Слово моряка!
ГЛАВА 28,
в которой принца Тихона принимают за совсем другого принца
Тихон очнулся и открыл глаза. Он понял, что находится не дома и не в гостинице. Дома вокруг было светлое дерево, в гостинице – грязная штукатурка. Здесь же был камень. Свод из камня, стены из камня, ложе, на котором он покоился под огромной меховой шубой…
Над ним склонилась женщина, и Тихон сразу ее узнал. Это была мама, которая снилась им с братом едва ли не каждую ночь. Но на этот раз она не превратилась в какое-нибудь чудовище, чем кончались обычно такие сны. Она гладила Тихона по стриженой голове, целовала его в глаза и говорила что-то без голоса, и королевич все равно понимал, что она говорит все те слова, которых ему не хватало всю жизнь.
– Мама, миленькая, ты нашла меня! – воскликнул Тихон, и женщина зарыдала. – Не плачь, мама, мы теперь всегда будем вместе, вот только найдем еще Терентия. Ты не смотри, что он злой, – он на самом деле добрый, только притворяется. И мы все вернемся к батюшке… Мама! Что с тобой? Эй, есть здесь кто- нибудь?
Сразу же в комнате оказался не кто-нибудь, а десяток слуг в черных ливреях. Они молча вынули из Тихоновых объятий обеспамятевшую женщину и куда-то понесли. Остался только один. Он вытянулся у ложа, словно бы ожидая приказаний.
– Королеве стало плохо, ваше высочество, – сказал он. – Сейчас ее осмотрит лекарь. А как вы себя чувствуете?
– Кто ты, добрый человек? – спросил Тихон.
– Ваше высочество, да я же ваш камердинер Мор-Милат! – воскликнул незнакомец. Его морщинистое лицо выражало крайнее удивление.
– А где же Терентий? – спросил принц.
– Какой Терентий?
– Мой брат Терентий!
– Ваше высочество, – мягко сказал камердинер. – Наставник не зря отговаривал вас от поездки в Бонжурию. Эту носатую скотину мог прикончить любой опытный мутус, а вы вбили себе в голову, что должны все сделать собственноручно! Мне даже страшно подумать, что сталось бы с вами, не окажись в
