Ингеборга засмеялась.
– Пашка, ты просто потрясающий мужик! Конечно, мне хотелось бы попасть домой хотя бы для того, чтобы переодеться. Я второй день хожу в одной и той же кофте!
– Какое горе, – пробормотал Степан.
– Конечно, это не горе, но она мне надоела! Кроме того, сегодня на мне еще и твои носки, поскольку, где мой второй носок, я не знаю. А мне твои носки велики. Сильно.
Почему-то упоминание о том, что на ней его носки, привело его в отличное настроение. Он моментально представил себе ее длинную изящную ступню и розовые пальцы, очень похожие на миндальные орешки, и совершенные тонкие щиколотки с выпуклой косточкой, и все остальное, что приводило его в восторг и всю ночь безраздельно, полностью и целиком принадлежало ему, только ему, ему одному, и он даже заставил себя ненадолго поверить в то, что это будет принадлежать ему всегда.
Он засопел и поставил на стол свою кружку. Взял кружку у нее из рук и тоже поставил на стол.
– Паш, ты что?
– Ничего. Просто мне… нужно тебя потрогать.
Он осторожно провел кончиками пальцев по ее лицу и сунул руку ей под волосы. Ее шея вся поместилась у него в ладони. Ингеборга закрыла глаза и потерлась виском о его запястье. Его изумляло, что она не испытывает отвращения и не пытается отстраниться, что она так славно трется виском о его руку, будто ей на самом деле это доставляет удовольствие.
Грохнула дверь в ванную, Ингеборга дернулась и распахнула глаза.
– Опять морковный сок, – начал Иван еще из коридора, – как он мне надоел! Пап, а что, нельзя вместо морковного пить апельсиновый?! Зачем обязательно морковный?
– Затем, что он полезный.
– Да, но сам-то ты его не пьешь!
– Хорошо, я буду пить вместе с тобой.
– Лучше я не буду пить вместе с тобой.
– Лучше, – вмешалась Ингеборга, – пить через день. День морковный, день апельсиновый, и никому не будет обидно. Апельсиновый сок тоже очень полезен.
Уже не в первый раз Степана приводило в восторг, как моментально она ухитрялась разрешить все их глубочайшие внутренние противоречия.
Иван, обрадованный перспективой замены морковного сока на апельсиновый, плюхнулся на стул, зажал нос и залпом выпил положенную утреннюю кружку.
– Сейчас мы поедем на Арбат, – объявила Ингеборга, – ты должен как следует поесть, потому что вернемся мы не скоро.
– Пап, ты с нами?
– Я поеду на работу. Но ненадолго. К обеду вернусь.
– Ладно, пап. Тогда мы купим какую-нибудь игру и вечером поставим, ладно? Хорошо, Инга Арнольдовна?
Степан вытащил из цветной коробочки еще один пакетик чаю, сунул в свою кружку и налил воды, задумчиво глядя, как над кружкой поднимается тонкий ароматный пар.
Странное дело.
Его почти не занимали мысли о том, что происходит у него на стройке и в жизни вообще. Все место в его голове занимала Ингеборга и то новое, славное, настоящее, что было связано с ней. Он не вспоминал про зажигалку «Кельн Мессе», про тормозной фонарь, про отравленного Сашиного мужа, про сообщение от Петровича, оставленное на автоответчике, про Белова, которого едва не угробила Нина.
Нынешним утром его это не интересовало. Он только напряженно и внимательно подсчитывал, сколько ему понадобится времени, чтобы разобраться с Леночкой, а потом доехать до Сафонова, и в котором часу он уже сможет быть дома. С Иваном и Ингеборгой.
А вообще говоря, ему бы надо позвонить. Конечно, еще рано, особенно учитывая, что сегодня суббота, но позвонить все-таки нужно. Всякое может быть, вдруг ответ для него готов.
Вспомнив о звонке, он уже не мог думать ни о чем другом и едва дождался, пока Ингеборга и Иван соберутся на улицу.
Иван одевался, как всегда, очень долго, три раза перешнуровывал ботинки, потому как все время ему что-то мешало, потом препирался насчет шапки – какие шапки в мае! Ну и что же, что снег! – потом искал свой носовой платок и, не найдя, просил свежий, потом он забыл рюкзак и возвращался за ним с лестницы, потом приключилось что-то еще, и Степан уже начал орать, а Ингеборга наконец увела его сына из квартиры.
Только за ними закрылась дверь, Степан позвонил, но, как и следовало ожидать, никого не застал. Он задумчиво сунул трубку в гнездо и почесал в затылке, надеясь, что прямой массаж головного мозга поможет ему соображать быстрее.
Даже без той информации, которую он должен получить, ему все равно было о чем подумать.
Он думал довольно долго и даже нарисовал на листе бумаги, вырванном из блокнота, какую-то нелепую схему, в центре которой был он сам, а вокруг близкие ему люди. Стрелы от них шли прямо к нему, переплетались и тыкали друг в друга и в него самого.
С отвращением порассматривав схему, он перевернул листок на другую сторону, но больше нарисовать ничего не успел. Зазвонил телефон, и Степан схватил трубку.
