– Слушай, ну какое это имеет значение?! Тебе жить осталось ровно столько, сколько ты будешь мне рассказывать, как ты обо всем догадался, а тебя волнует непонятно что! Какая тебе разница? Это уже не твоя забота. Все. Твои заботы кончились.
Первый раз за весь этот дурацкий разговор Степану стало страшно. За себя и за Ивана.
Иван не может и не должен остаться один. Это невозможно.
– Чернов нашел в котловане зажигалку с кельнской выставки, где мы с тобой были. Свою я выкинул. Сашкина осталась при ней. Третья могла быть только у тебя и больше ни у кого. И машина. Я сегодня подвозил Леночку, и она переключила радио на компакт-диск, как тогда, семнадцатого числа. Я тогда сел в машину, и оказалось, что радио не работает. Я думал, что его Иван скрутил, а он сказал, что ничего не трогал. Потом Леночка зачем-то к Ивану в школу поехала. Я решил, что она почву готовит для каких-то дальнейших действий. А сегодня она сказала, что у меня появилась училка, с которой я сплю, и она якобы поехала проверять, что это за училка. Понимаешь, об этом еще никто не знает. В смысле, что я сплю. Леночка могла узнать об этом только от тебя или от Чернова. Чернов ее всю жизнь не выносил, они, наверно, двух слов друг другу не сказали. Значит, она узнала про училку от тебя. И еще я Рудневу звонил, и он мне – просто так, в разговоре – сказал, что ты к нему заезжал. Он-то думал, что я в курсе. Зачем ты мог к нему ездить? Все переговоры с заказчиками веду я. Значит, ты тоже для чего-то почву готовил. И Петрович… Черный не мог его отравить, это… совсем не в его духе. Сашки в тот день не было, иначе я на нее бы подумал. Остались ты и я. Я его не травил. Значит, ты.
– Молодец, – похвалил Белов и ткнул пистолетом в беззащитный Степанов живот, – только очень медленно ты соображал. Я соображал быстрее. Вставай, Паш. Мне не хочется в тебя стрелять, шуму больно много и лишние дырки в организме. Вставай, слышишь? Не упрямься! И руки за голову! Все равно я тебя свяжу, так что не мешай мне.
– Ты хочешь спалить меня заживо? – удивился Степан. – Сможешь?!
– Не пугайся, Паша. Ты будешь без сознания. У меня есть препарат специальный. Мой брат химической лабораторией заведует, у него много всяких препаратов, а я позаимствовал. Руки давай, только не упрямься и героя не изображай! А я тебе могу пообещать, что с твоим сыном ничего не будет. Вырастет.
Степан не собирался драться. Он никогда этого не умел. Даже в школе он дрался хуже всех, но тут что- то как будто лопнуло у него внутри. Лопнуло, и горячая влага потекла, заливая все внутренности.
С его сыном ничего не будет?!
Вырастет?!
Он выбил из беловской руки оружие. Пистолет отлетел в сторону, проехал по полу и стукнулся о противоположную стену. Степан навалился на человека, который казался ему в эту секунду средоточием вселенского зла, он наугад лупил куда придется, что-то горячее и красное заливало ему глаза и нос, что-то рушилось и падало на него и вокруг него, а он все лупил и лупил…
– Паша! Пашка, твою мать!
Что-то сильно дернуло его, как отбросило, он оторвался от тела, которое корчилось перед ним, и тяжело привалился к стене. И вытер то красное, что заливало его глаза. Вокруг что-то гремело, топало, перемещалось, падало, но ему почему-то не удавалось рассмотреть, что именно.
– Вовсе не надо было так стараться, – сказал откуда-то сверху Игорь Никоненко, – ты же обещал сдерживаться, Павел Андреевич!
– Сдерживаться, – повторил Степан, тяжело дыша, – я сдерживался, твою мать!..
– Ты ведь все знал заранее, – продолжал Никоненко. Присев на корточки, он рассматривал лицо Степана. – Вот, черт побери, современные истеричные люди! Все психи как один!
– Я не псих, – возразил Степан мрачно, – просто я не смог дальше терпеть.
– И не надо было ничего терпеть. Я уже за ручку двери взялся, когда ты на него кинулся. Зачем, мать твою? А если бы он выстрелил?
– А… Леночка?
Никоненко сунул пистолет за ремень джинсов и усмехнулся холодно.
– Все в порядке с вашей Леночкой. С ней вообще никаких хлопот не было. Ее увезли давно. И… этого сейчас увезем.
– Паш, давай я тебя… тоже домой отвезу, – сказал Чернов где-то рядом, – можно, капитан? Или он тебе сегодня еще нужен?
– Сегодня он больше ни на что не годен, – пробормотал Никоненко, – вези давай. И пусть на ночь водки выпьет. Пол-литра. Залпом.
– Пошли, Паш. Давай-давай, пойдем потихоньку!.. В конторе толпились какие-то незнакомые люди, висел сизый махорочный дым, и всполохи мигалки на двух милицейских «газиках» выхватывали из ночи то ближайшие кусты, то доисторические горы песка на краю котлована. Степан хотел сказать Чернову, что никуда не поедет, пока не разберется со всеми этими людьми, что контору нельзя оставлять без присмотра, что нужно вызвать Юденича или Полуйчика, но Чернов подталкивал его в спину, и Степану внезапно подумалось, что никакие его указания в данный момент значения не имеют.
Все прошло, все закончилось. Указания вполне могут подождать до завтра, а пока здесь разберутся и без него.
У него есть люди, которым он вполне может доверять. Близкие люди. Например, Черный. Или капитан Никоненко Игорь Владимирович.
Степан улыбнулся, втискиваясь на пассажирское сиденье «Лендкрузера».
Всю дорогу они молчали, только уже в Москве Степан попросил, не открывая глаз:
– Ты все-таки вернись в Сафоново, Черный! Возьми мою машину. Посмотри, что там к чему. Деньги есть, чтоб ментам заплатить?
Чернов покосился на него.
