– Добрый вечер, – брякнул он первое, что пришло в голову.
– Добрый вечер, – ответила Инга Арнольдовна вежливо, – мы, кажется, виделись.
– Почему вы не ушли? – спросил Степан, подумав. Она пожала плечами.
– Мне захотелось покурить… и подумать.
Он потоптался рядом с лавочкой, ругая себя за идиотский порыв бежать за ней с извинениями. Потом неловко плюхнулся рядом.
– Дайте сигарету, – попросил он хмуро.
Она снова пожала плечами и протянула ему пачку. Он прикурил, затянулся и тяжело вздохнул.
– Инга Арнольдовна, – сказал он наконец, – я был не прав, что так… напал на вас. Просто у меня проблемы.
– На работе? – спросила она с иронией. Он хмуро взглянул на нее и кивнул.
– Какие бы у вас ни были проблемы, все равно нельзя так расстраивать мальчика, – проговорила она сдержанно, – он так вас ждал, так радовался, так внимательно следил за тем, что я читала, потому что ему нравилось это. Понимаете?
– Я ничего не могу изменить, – сказал он, раздражаясь, – моя жизнь именно такая и никакой другой быть не может.
– А жизнь вашего сына? – сразу же спросила она – Какая жизнь у вашего сына?
– Если вы хотите сообщить мне, что я плохой отец…
– Я уже сообщала вам, что вы плохой отец, – перебила его она. – Простите, мне нужно ехать.
– Да знаю я, что эта баба никуда не годится! – воскликнул он с досадой и ухватил Ингеборгу за сумку, не давая ей встать. – Я знаю, что она не умеет с ним обращаться!.. Но где, где, черт побери все на свете, я к завтрашнему дню найду подходящую?! С понедельника начинаются каникулы, и мне страшно даже подумать, что я буду делать с Иваном этим летом!
– А что вы делали прошлым?
– Прошлым, – сказал Степан, – была жива мама. Она нам помогала.
– Простите.
– Прощаю. Они помолчали.
– А вы, – снова заговорил он, и раздражение, и обида, и недовольство собой опять стали сплетаться в клубок, как злые осенние змеи в ущелье, – вы дали ему надежду на то, что все может быть по-другому. Как я загоню его обратно? Где я возьму интеллектуалку вроде вас, которая будет читать ему на ночь «Трое в лодке»? Вы-то сейчас спокойненько вернетесь домой и заснете без сновидений, а он?! Он возненавидит Клару Ильиничну еще сильнее, и что дальше? Вы ведь не будете с ним сидеть!
Она задумчиво покачала ногой в кожаной туфле с элегантной пряжкой. Морщась от непривычного, «дамского», как он определил про себя, сигаретного дыма, Степан покосился на эту пряжку, в которой вспыхивал, отражаясь, свет фонаря.
– Вот что, Павел Андреевич, – решительно сказала Ингеборга и перестала качать ногой, – я могу побыть с вашим сыном до осени. За лето вам придется найти ему новую няньку, потому что первого сентября мне нужно на работу.
Впервые в жизни Ингеборга своими глазами увидела, что означает выражение «отвисла челюсть».
У Павла Андреевича Степанова она не просто отвисла, а даже как-то упала. И глаза стали круглыми от изумления, точь-в-точь как у его сына, когда тот удивлялся.
Ингеборга улыбнулась про себя.
– В отличие от этой вашей… Клары Ильиничны, которая успевала абсолютно все, убираться и стирать я не смогу. Но могу порекомендовать вам хорошую женщину, которая убирается у меня. Думаю, что она вполне сможет два раза в неделю посещать и вас тоже. Если мне понадобится поехать на работу, я буду брать Ивана с собой или попрошу ее побыть с ним несколько часов. Она вполне надежна… в отличие от вашей Клары. Если вас все это устраивает, я стану приезжать к восьми утра и уезжать, когда вы вернетесь. Вы должны мне платить тысячу долларов в месяц.
– Хоть две, – тараща на нее глаза, пробормотал Степан. Он никак не ожидал такого поворота.
– Две – это слишком, – сказала Ингеборга высокомерно. – Тысяча – тоже очень много, но я, по правде говоря, совсем не так рассчитывала провести это лето.
– Вы серьезно? – вдруг спросил Степан и посмотрел на Ингеборгу с изумлением. И от изумления даже выпустил ее сумку, за которую все это время почему-то крепко держался.
– Абсолютно, – храбро подтвердила Ингеборга. Она-то как раз была готова к такому повороту событий.
Чего-то подобного она ожидала, когда бесстрашно вытолкала идиотку Клару. Идиотка, едва влетев с деловым и чрезвычайно озабоченным видом в дверь квартиры Степановых, с ходу начала шпынять Ивана, а тот с ходу начал бузить, полез за диван и завывал оттуда несчастным трубным басом, а потом стал попискивать, растравляя собственные раны. Всю жизнь Ингеборга считала себя решительной женщиной, но такой решительности она никак от себя не ожидала.
Никогда раньше она не сидела с детьми, тем более в роли домашней воспитательницы, тем более что за работу ей должен платить такой ужасный тип, как Павел Степанов. А если он станет придираться и будет вечно всем недоволен?
«Впрочем, – подумала она независимо, – он и так вечно недоволен, и, даже если он меня надует, я не умру с голоду. Зато, если заплатит, на осенние каникулы я поеду не куда-нибудь, а на Мальдивы, и мне не придется ждать очередного родительского приглашения и сидеть две недели у них на шее!»
