ней связанные, и историка послали, чтобы выяснить с ней отношения. И еще она очень рассердилась на Павла Степанова.
Историк деликатно протиснулся мимо нее в квартиру и огляделся с любопытством. Он был уверен, что может легко определить личность любого человека по окружающей его обстановке, поэтому женские квартиры изучал с особым, неназойливым, но настойчивым вниманием.
– Это вам, – спохватился он, когда за его спиной Ингеборга грохнула дверью, и протянул ей букетик, – первые весенние. В этом году все так рано!
«Первые весенние» были явно голландского происхождения и потому производили впечатление искусственных, но Ингеборга не стала сообщать об этом историку. Когда мужчина приносит цветы, следует выражать радость и восторг, а вовсе не дурацкий скептицизм.
Да и вообще, какое ей дело до этих цветов!
Просто она рассердилась оттого, что за дверью оказался Валерий Владимирович, а не Павел Степанов…
– Вы по делу? – поинтересовалась Ингеборга, пристраивая цветы в пузатую стеклянную вазу, прошлогодний подарок родителей на день рождения. Эту вазу она обожала. Каждая отдельно взятая ее деталь была на удивление безобразна, но все вместе они производили такое гармоничное, легкое, радостно-летящее впечатление, что вазу хотелось трогать, двигать, носить за собой и никогда с ней не расставаться.
– По делу? – переспросил историк.
Ингеборга оглянулась с изумлением. Историк с жадным любопытством соседки-сплетницы шарил вокруг глазами и поэтому даже не понял, о чем Ингеборга его спрашивает.
Она с хищным хрустом смяла целлофановую цветочную обертку и спросила громче, чем следовало бы:
– Вы что-то ищете, Валерий Владимирович?
Он сильно вздрогнул, как романтический герой в сериале, застигнутый злодеем над письмом к любимой, и взглянул на нее с улыбкой.
– Нет, не ищу. Просто мне нравится ваше… – он хотел сказать «жилище», но решил, что это будет недостаточно романтично, и поэтому сказал: —… убежище. Очень уютно. Чувствуется порядок и в то же время раскованность.
– Особенно учитывая, что это не убежище, а квартира, – сухо поправила Ингеборга, – вы все-таки по делу, Валерий Владимирович?
– А… нет-нет! Дело у меня небольшое. Я заехал просто потому, что стал скучать без вас, Ингеборга. И прошу, не называйте меня Валерий Владимирович! Даже выговорить страшно! Называйте меня… Валера.
Боже, боже, этого тоже следует называть как-то не так, как он называется на самом деле! Или теперь такая форма заигрывания, что ли!..
Впрочем, Павел Степанов с ней никогда не заигрывал.
При воспоминании о Степанове у нее вдруг сильно заболела голова. Она знала, что время от времени у него болит голова – желтеют виски и глаза западают, как у покойника.
У нее самой голова болела редко – все-таки у нее всегда в запасе был ее прибалтийский здравый смысл, и голова побаивалась его, просто так не болела. Но уж когда принималась, единственным спасением становилась проверенная но-шпа.
Ингеборга сунулась на кухню, где стояла коробочка с лекарствами, и стала ожесточенно в ней рыться. Следовало выпить но-шпу как можно быстрее, не давая голове разойтись всерьез.
Но-шпы не было.
Все попадались какие-то другие препараты, которые ей не годились. Зеленку она отшвырнула с отвращением, а на активированный уголь даже не взглянула.
– Что вы потеряли, Ингеборга? – осведомился Валерий Владимирович, появляясь в дверях.
Ее тянуло ответить, что средство от поноса, но она решила, что даже для ее скверного нынешнего настроения это был бы перебор.
– Но-шпу, – буркнула она. – У меня голова болит.
– А разве она помогает?
– Самым лучшим образом, – уверила Ингеборга и сделала сладкую улыбку, – просто наилучшим. Она от всего помогает.
Валерий Владимирович помолчал и покачался с носка на пятку и обратно. Потом постоял неподвижно и еще покачался.
Но-шпы в коробке не было.
Ингеборга вернула ее в шкаф, протиснулась мимо историка и выскочила в коридор, где стояла ее сумка. В ней-то но-шпа уж точно есть.
Она порылась и нашла – довольно быстро, – но приключения на этом не закончились, потому что Валерий Владимирович притащился следом, дабы выяснить, что она ищет на этот раз, а Ингеборга, не ожидавшая, что он станет так резко перемещаться, пузырек-то и выронила.
Пузырек покатился, чудодейственные таблетки зазвенели внутри, а потом пропал из виду. Закатился куда-то.
– Ну что вы наделали?! – вскрикнула Ингеборга, чуть не плача. Голова разбаливалась все сильнее. – Ну ищите теперь, ищите!
