– Подождите, ребята, – начал Беляев, – что вы выдумали? Какая Раечка?! Разве какая-то Раечка справится с вечерним выпуском?!
– Она работала в эфире, – сказал Зданович упрямо, – а подводки мы ей попроще напишем. И вообще, что тебе до этого, Беляев?! Твое дело камеры поставить и снять хорошо, а с ведущей мы и без тебя разберемся. Так вот, Алин, значит, после синхрона Григорянца мы ставим…
Неожиданно даже для себя Ники Беляев сгреб с Алининого стола листочки, сложил аккуратной стопочкой и подал Здановичу.
– Кость, дай мне пять минут с Алиной поговорить, а?
– Беляев, что ты себе позволяешь?!
– Ничего такого я себе не позволяю, – Ники сунул листочки ему под мышку и даже прижал его же локтем, – еще только середина дня, вы все успеете, а мне с ней надо поговорить. Пять минут.
– Ники… – начала Алина.
– Три! – вдруг заорал он. – Три минуты! Костя, ну!..
Здановичу очень не хотелось выходить. Выйти – значило признать себя проигравшим, а Беляева победителем. И вообще слишком похоже на то, что тот его выгнал!
И Храброва?!.. Она-то как допускает подобное обращение?! Да и с Беляевым она едва знакома, и его репутация всем известна – с бахрушинской женой он спал практически у всех на глазах!
– Три минуты, – повторил Ники и почти вытолкал Здановича за дверь, и захлопнул ее, и повернулся к Алине, которая таращилась на него.
Потом вдруг сняла очки.
– Какая Раечка?! – спросил он, наклонился и заглянул ей в лицо. – Ты что? С ума сошла?!
– Ники, а какое тебе дело до того, кто будет вести программу?!
– Ты хочешь, чтобы эта сволочь решила, что перепугала тебя до смерти?! Ты хочешь своими руками отдать кому-то эфир из-за… из-за… – он пошевелил губами, словно не сразу нашел замену слову, которое хотел сказать, – из-за какой-то скотины?! Да он только и ждет этого! Он все для этого делает, а ты пляшешь под его дудку!
– Ники, я не могу выходить в эфир с синяками!
– Нет у тебя никаких синяков! На тебя такой слой штукатурки кладут, что никаких синяков не будет видно!
– Да у меня весь лоб сплошной синяк!
– Приделаешь волосы как-нибудь! Так, чтобы было не видно!
Алина моргнула.
– Что значит… приделаешь?!
– Не знаю! Как-нибудь так сделаешь, чтобы они закрывали твой лоб! Чья это идея, чтобы какая-то редакторша вела твой выпуск?!
– Костина. И моя. Ники, ты не понимаешь, о чем говоришь!
– Это ты не понимаешь. Он хочет тебя запугать, растоптать, и ты… Ты потакаешь ему!
– Меня ударили в лицо! – тоже заорала она. В дверь кто-то сунулся было, и Ники опять захлопнул ее и закрыл на ключ. – Прямо здесь, прямо в моей комнате! А у меня вечером программа! Ты что, ничего не соображаешь?! И это… после всего, после записок, в которых меня обещали убить!..
– Ты сделаешь то, что он тебя заставляет! Особенно если отдашь эфир!
– А если он меня убьет?!
– Не убьет.
– Откуда ты знаешь?!
– Я не позволю, – неожиданно для себя сказал Ники, и они уставились друг на друга.
Откуда это взялось – что он не позволит?
Он едва ее знал, и защищать ее вовсе не входило в его планы, и уже через секунду он пожалел, что сказал это, – она рассмеется ему в лицо и будет права.
Она не смеялась. Некоторое время смотрела на него, а потом спросила совершенно спокойно:
– Ты не видел моих очков?
– На. – Он вытащил очки из-под кучи бумаг на столе и сунул ей. Она быстро нацепила их на нос.
– Алина. Послушай. Ты должна сама вести программу.
Она придвинула к себе клавиатуру и стала быстро печатать. Хотелось бы Ники знать, что она там печатает!..
– Я боюсь, – сказала Алина. – Я была Храброва, а теперь я Трусова.
Она перестала печатать и опять уставилась на него своими яркими карими глазами, известными миллионам людей в этой стране.
– Ты проведешь программу, а я постараюсь выяснить, что здесь случилось.
