Серое глиняное строение возникло совершенно неожиданно и прямо посреди тропинки. Ни огонька, ни проблеска.
Бородатый, шедший за ним почти вплотную, слегка подтолкнул его в спину, и Бахрушин шагнул наугад, в черноту. Под ногами чавкало – дождь, что ли, здесь шел?!
Они повернули, и жидкий свет лампочки над деревянной дверцей показался Бахрушину ослепительным и нереальным. На пороге стоял еще один бородатый, точная копия всех предыдущих. Он кивнул и посторонился, пропуская Бахрушина внутрь, в тесное помещеньице с голыми стенами и земляным полом. В противоположной стене – еще одна дверь и почему-то окно. Зачем окно в другую комнату?! Или здесь так принято?
Бахрушина обыскали.
Делали это равнодушно, бесстрастно и профессионально. Очень быстро.
Телефон. Сигареты. Диктофон. Записная книжка, ручка, бумажник. Пачка жвачки. Все, больше ничего.
Потом опять тычок в спину, впрочем, довольно аккуратный, и Бахрушин оказался в следующей комнате. Здесь тоже горела единственная лампочка, лежали матрасы вдоль стен и – никакой мебели.
Еще один бородатый сидел у стены, по-птичьи поджав ноги.
– Вы хотели меня видеть?
Английский язык, грянувший как гром среди ясного неба, даже испугал Алексея Владимировича. Никто из давешних бородачей не говорил по-английски.
Он оглянулся на дверь и понял, что следом никто не зашел. В комнате с матрасами они были вдвоем – он и бородатый.
– Да, если вас зовут Гийом.
– Это мое имя.
– Хотел.
– Зачем?
– Мою жену взяли в заложники, – медленно сказал Бахрушин, не сразу вспомнив, как будет по- английски «заложник». – В тот день, когда она была у вас на базе.
– Я хорошо ее помню. Садитесь.
Алексей Владимирович неловко сел на ближайший матрас и так же неловко скрестил ноги. Посередине стоял китайский термос с чаем и несколько пиал. Две пустые, а в двух других миндальные орехи и изюм.
– Хотите чаю?
Бахрушин не хотел никакого чаю, но не знал, что правильнее, отказаться от угощения или поблагодарить за него, и решил, что лучше будет поблагодарить.
– Да, спасибо.
Гийом налил чай в одну из пиал, но в руки не взял и Бахрушину не протянул. Тот поднялся и взял пиалу сам. От темной жидкости пахло почему-то распаренным веником – может, потому, что чай заваривали в термосе?
Нужно было спрашивать дальше, а он боялся. Так боялся, что не мог себя заставить.
Ведь наверняка бородатый знает – жива она или мертва?
– Она пропала вечером того же дня. Она и еще трое русских.
– Я знаю. В горах всегда все знают.
– Они… живы?
Гийом отхлебнул из своей пиалы. Конечно, он не ответил сразу – еще бы!
Бахрушин ждал.
Цикады звенели за глиняной стеной.
– Да.
Алексей Владимирович еще немного подержал свою пиалу, а потом поставил ее на пол. Из нее выплеснулось немного темной жидкости.
Сердце болело почти невыносимо, и он подумал, что сейчас непременно умрет.
Прямо здесь. В этой хижине, на глазах у странного бородатого афганца с французским именем.
Афганец пристально и неотрывно наблюдал за ним, и Бахрушину показалось, что он не умер именно из- за этого. Из-за того, что тот смотрел так внимательно. Умирать под таким взглядом было бы глупо и… недостойно.
– Вы знаете, где они?
– Нет.
Врет, понял Бахрушин.
– Мы ищем их и не можем найти уже много дней. Требований никто никаких не выдвигает, и наш МИД…
