– А Владимира Сидорина вы знаете?
– Кто такой Владимир Сидорин?
Никоненко вздохнул.
– Никто. С сообщением из школы вам позвонили на мобильный телефон?
– Да.
– У вас есть определитель номера?
– Нет. Я пользуюсь мобильным только в личных целях. – Она улыбнулась. – У меня в офисе есть нормальные телефоны. На мобильный мне звонят родители, Маня, Федор…
– Любовники, – подсказал Никоненко.
– Любовники, – согласилась Алина. – Определитель мне не нужен. Дайте крышку.
– Какую крышку?
– Сковородку накрыть.
Он с грохотом выудил алюминиевую крышку и бахнул ее на сковороду.
– А что же вы к любовнику за защитой не кинулись?
Она посмотрела на него, вытирая руки кухонным полотенцем. Бриллиантовые ручейки на ее пальцах переливались оскорбительно и нахально.
– Так получилось, Игорь Владимирович, что в данный момент у меня нет любовника.
– Что так? Все разбежались? Или замена в основном составе?
– Я трудно уживаюсь с мужчинами, – сказала она холодно. – Единственный мужчина, с которым мы хорошо ладим, – это Федор Сурков.
Опять Федор Сурков!
– Вы феминистка? – спросил он, взявшись руками за край раковины.
– Кажется, раньше вы думали, что я лесбиянка.
– А вы лесбиянка?
– Я не феминистка и не лесбиянка, – она взмахнула полотенцем, заставив его отшатнуться, и зачем-то пристроила его Игорю на плечо, – и я не очень понимаю, почему это вас интересует.
– Меня это не интересует.
Она вдруг улыбнулась.
– Ну, раз не интересует, извольте. В моей фирме работает двенадцать мужиков от двадцати пяти до тридцати восьми лет. Два моих зама, программисты, креативщики и так, мелкие сошки. Пока я не пересела в отдельный кабинет, мы все работали в одной комнате – знаете, такой американский способ организации бизнеса, все друг у друга на глазах. Я думала, что сойду с ума. Все мои двенадцать мужиков с утра до ночи рассказывали друг другу и мне, как они недомогают. У одного давление, у второго изжога, у третьего с утра что-то в виске свербит, у четвертого спина чешется, и так каждый день. Примерно раз в неделю один из них обязательно не приходит на работу – и все по состоянию здоровья. Оба моих зама очень озабочены проблемами фигуры и постоянно сообщают мне бюллетени своего привеса. Я им говорю, что нужно себя в руках держать, а они мне говорят обиженно – тебе легко, ты в тренажерный зал ходишь! Им даже в голову не приходит, что они тоже могут ходить! Заварку они неизменно выливают в цветы, потому что дойти до сортира ни у кого нет сил. Цветы плесневеют и гибнут. Кондиционер никогда не работает, потому что на них «дует», а потом воняет, как в казарме. И это, черт побери все на свете, молодые образованные столичные мужики! На днях у одного на носу вскочил прыщ. Офис целый день не работал. Несчастный страдалец ходил от стола к столу, косил глазами, поводил своим носом, – она изобразила, как именно он поводил носом, и капитан, давно сдерживавшийся, чтобы не захохотать, не удержался и захохотал в полный голос, – поглаживал его, одалживал у девиц пудреницы, рассматривал в зеркало, спрашивал, что ему теперь делать, и сообщал, что такое с ним впервые в жизни! Достаточно? Или еще рассказать?
– Хватит, – сказал Никоненко, – и вообще, это все не новость – мужики лентяи и недоумки, а женщины умницы, красавицы, и на них весь мир держится.
– Может, и не новость, но я это ненавижу. Вот когда «уши врозь, дугою ноги и как будто стоя спит». Мне сразу хочется по башке дать, чтобы в глазах просветлело, хоть чуть-чуть.
– А говорите, что не феминистка. Вы самая настоящая феминистка и есть.
– Да какое это имеет значение! – сказала она с досадой. – Просто я не желаю, чтобы в моей жизни присутствовал какой-нибудь стрекозел в мятых брюках, за которым я должна буду ухаживать, подносить чаек, подавать борщ, осматривать палец на ноге, если там, боже избави, мозоль, вникать в трудности его жизни и разделять их, утешать, когда ему понадобится утешение!.. А если уж прыщ на носу вылезет или температура, к примеру, тридцать семь и две, тогда все, конец жизни.
– Ваш бывший любовник был стрекозел?
– Наша картошка сейчас сгорит, – сказала она. – У вас есть какие-нибудь помидоры или что-нибудь в этом роде?
– Соленые, – буркнул он, сердясь на себя за то, что затеял весь этот нелепейший разговор, да еще слушал с таким вниманием и даже позабыл о том, что Алине Латыниной вовсе не место в его доме, что события становятся все непонятнее и хорошо бы иметь хоть какую-нибудь версию, чтобы завтра изложить ее полковнику и мужикам.
Он вытащил из холодильника банку с солеными помидорами и водрузил ее на стол. Поставил две разномастные тарелки и положил вилки. Будь он один, ел бы со сковородки, но присутствие дамы требовало особой сервировки.
И ему еще предстоит ночевать с ней!
