разговор. Он… неуверенный в себе, очень… задавленный человек. Раньше он таким не был. Что-то с ним стряслось, не знаю.
Дина Больц с ним стряслась, подумал капитан Никоненко, а больше ничего такого с ним не стрясалось.
– Когда вы ему открыли, он был удивлен или испуган?
– Не знаю. Ну, удивился, конечно. Вы считаете, что это Вовка Сидорин стрелял в Маню и в домработницу ее подруги?
– Я пока ни в чем не уверен, Дмитрий Юрьевич. – Капитан помолчал. – У меня еще один вопрос.
– Пожалуйста.
– Это вы написали записку Дине Больц? Ну, о том, что она стала лучше, чем была, и ничего не замечает вокруг? Посмотри получше и так далее. Вы, Дмитрий Юрьевич?
Никоненко смотрел очень внимательно. Потапов снял очки и положил поверх заячьей морды. Тонкая оправа негромко звякнула.
– Вы же знаете, что я, капитан. – Без очков он щурился, как крот из мультфильма. – Вы с самого начала знали. Вы тогда очень ловко заставили меня написать на бумажке телефоны и фамилию. Я потом думал, зачем вам это нужно, когда можно было спросить у охраны или у водителя, или в справочнике посмотреть.
– Что вы имели в виду, когда писали записку?
– Да ничего я не имел в виду. Просто так. Школа. Детство. Все в Дину были влюблены, а Вовка до сих пор влюблен. Я и написал, чтобы она обратила на него внимание. Потянуло меня на школьные игры в любовь, только и всего.
Ну да. Его потянуло, а капитан на этом столько времени потерял.
– А потом что случилось?
Потапов засмеялся.
– Потом мне стало неловко. Я сидел в президиуме и думал, что зря я это написал. Дина человек сложный, истолковала бы это как-нибудь не так, пришлось бы потом отношения выяснять.
– В каком смысле не так?
– В том, что я не собирался снова за ней ухаживать! – сказал Потапов нетерпеливо. – А она могла решить, что я предлагаю ей именно это. Если бы сообразила, что записка от меня.
– Она бы сообразила, – заметил Никоненко.
– И я так решил. – Потапов надел очки, перестал щуриться и обрел прежний самоуверенный вид. – Мне этого не хотелось. В моей жизни полно женщин типа Дины Больц. Больше не хочу.
– И что?
– Когда у сцены началась толчея, я ящик тихонько за штору задвинул. Саша, охранник, ко мне вплотную стоял, и моих маневров никто не заметил. Я решил, что, если его с глаз убрать, Тамара про него точно забудет. Она и так, бедная, все время в туалет бегала. От нервов, как это моя мама называет. И точно забыла.
– Куда бегала? – переспросил Никоненко.
– В туалет. Не то чтобы я за ней следил, но она все время попадалась мне на глаза.
– Дмитрий Юрьевич, – капитан посмотрел министру в глаза, – вы задвинули ящик за штору до торжественной части или после?
– После, – сказал Потапов уверенно, – когда все со сцены спускались.
– А во время торжественной части он был на сцене?
– Не знаю. Я не смотрел. Наверное. Где еще ему было быть?
– К сцене кто-нибудь подходил, когда вы там сидели?
– Конечно. Тамара носилась, как обычно.
– А еще?
– Не помню, капитан. Я думал, как бы мне устроить, чтобы записка не попала к Дине. Не вытаскивать же ее на глазах у изумленной публики!
– Тамара дружила с Диной?
– Что?
– В школе Тамара дружила с Диной?
– Девчонки вообще с ней не особенно дружили, – сказал Потапов, пожав плечами, – и Тамара не дружила. За Тамарой ухаживал Вадик Уваров, они, по-моему, сразу после школы поженились, а Динка просто так, для смеха, хотела его отбить. У нее это даже получилось на некоторое время. Вадик за ней потаскался-потаскался и вернулся к Тамаре. А какое это имеет значение?
Во время торжественной части ящика с записками на сцене не было, а Потапов его спрятал, когда спускался со сцены. Это значит, что к концу вечера он там появился.
Следовало немедленно найти Тамару Селезневу, бывшую Борину, бывшую Уварову.
И еще красотку Дину.
– Дмитрий Юрьевич, – сказал Никоненко, поднимаясь, – ваши планы относительно Сурковой не
