Едва высадив ее у дверей офиса, он стал строить планы, как вечером привезет ее к себе.
Купить, что ли, какой-нибудь благородной еды, вроде этих самых креветок?
– Игорь, – спросила она, – что ты молчишь?
Не мог же он сказать ей про креветки!
– Я не молчу. Я просто еще раз предупреждаю тебя, чтобы ты не выходила из офиса.
– Я и не собиралась, – и она повесила трубку.
Вот зараза! Даже говорить не хочет. А он пускал над ее очками младенческие пузыри и думал, чем именно станет ее кормить.
Позвонили из проходной. Тамара Селезнева прибыла на пять минут раньше срока, и Никоненко моментально позабыл об Алине и своих сложных переживаниях.
На этот раз Тамара была не в белых, а в голубых бантах и оборках. Банты украшали ее бюст, плечи и живот. Выглядела она так внушительно, что капитан невольно поежился и призвал на помощь Анискина.
– Дорогая Тамара Петровна, – начал «Анискин» задушевно, – позвал я вас для того, чтобы выяснить некоторое обстоятельство, которое вы от меня скрыли.
– Скрыла? – перепугалась Тамара.
– Скрыли, – подтвердил «Анискин» отеческим тоном, – совершенно точно скрыли, уважаемая Тамара Петровна. Почему, когда мы в первый раз разговаривали, вы мне ничего не рассказали про всю катавасию с записками?
– Ка… какую катавасию? – запнувшись, спросила Тамара и вытаращила на капитана черные глазищи. Глазищи были очень правдивые. Излишне правдивые.
– Тамара Петровна, что именно происходило с ящиком, в котором были записки? Почему он все время куда-то перемещался?
– Ку… да перемещался? – и Тамара моргнула.
– Вот я и спрашиваю – куда?
– Что – куда?
– Тамара Петровна, – сказал Никоненко нетерпеливо, – не валяйте дурака. Все ваши одноклассники рассказывали мне, что вы исключительно активная и умная дама. Давайте по порядку. Вы придумали игру «в почту» и поставили на сцену ящик для записок. Все, кто хотел, писали записки и кидали их в ящик. Что произошло потом? Зачем вы во время торжественной части отнесли этот ящик в туалет, какую именно записку вы из него достали и сожгли на лестнице в банке из-под маслин?
Тамара изменилась в лице, как будто капитан предъявил ей обвинение в убийстве.
– Откуда вы… вы что… как вы…
– Да никак, – Никоненко махнул рукой. – В начале вечера ящик с записками стоял на сцене. В конце вечера тоже стоял. А в середине ящика не было. Если бы его утащил кто-то посторонний, это обязательно кто-нибудь заметил бы – все сидели в зале, скучали и от скуки смотрели по сторонам, пока на сцене произносили речи. На вас с ящиком в руках никто не обратил внимания – вы и так с ним весь вечер носились. На лестнице что-то жгли, и туда легко попасть из женского туалета. В коридоре, который ведет к лестнице с другой стороны, свет не горит и нет окон. Нет никакого резона ковыряться в темноте, когда можно пройти через туалет. Потапов сказал, что, сидя на сцене, видел, как вы то и дело посещали это заведение. – Он помолчал. – Давайте, Тамара Петровна. Рассказывайте.
Тут она залилась слезами. Слезы были крупные, искренние, падали на банты и оставляли круглые мокрые пятна. Никоненко смотрел равнодушно.
– Я не знаю, зачем я… я просто так… я потом испугалась очень…
Он дал ей немного порыдать, а потом сказал строго:
– Хватит, Тамара Петровна. Из-за ваших выходок я столько времени потерял! Давайте-давайте, рассказывайте.
– Дина писала записку, – сказала Тамара Селезнева и вытащила из рукава носовой платок в голубых кружевах, напоминавших почему-то о дамских подштанниках, – я стояла как раз за ней и видела, как она писала. Она Димочке писала, Лазаренко. Что именно, я не видела, только фамилию. Вы знаете Дину?
– Знаю, – кивнул капитан.
– Я ее всю жизнь ненавижу, – сказала Тамара, и слезы у нее моментально высохли, как будто их и не было. – Ух, как ненавижу! Меня Вадим из-за нее бросил, понимаете?
– Который за вами в школе ухаживал? – проявил капитан невиданную осведомленность.
– Мы потом поженились, – сказала она с ненавистью, – нам было по восемнадцать лет. Я его очень любила, а он мне каждый день говорил: посмотри на себя, какая ты дура, зачем я тогда от Динки к тебе вернулся! Она и красавица, и умница, и стройная, и сексуальная, а ты корова, бомбовоз в юбке! Однажды он дома не ночевал, а когда вернулся, объявил, что переспал с ней, и она волшебная, совсем не такая, как я. Ну, я собрала вещи и вернулась к родителям.
– При чем здесь записка, которую она писала Лазаренко?
– Я ее вытащила! – гордо сказала Тамара. – Я вынесла ящик в туалет, открыла, нашла записку для Димочки и положила себе в сумку. Я решила, что если она ему свидание назначает, то пусть он об этом ничего не узнает, а она решит, что он не хочет, понимаете?
– Пытаюсь, – сказал Никоненко.
– А вместо той записки я написала другую. Я написала какую-то чушь: берегись, мол, пощады не будет и
